Не проси моей любви
Шрифт:
– Ты знал, что он к тебе неровно дышит, и все же принял приглашение, потому что не считал его способным на насилие? И у тебя не было хулиганского желания его подразнить? Не какими-то бисексуальными ужимками, а самим фактом своего присутствия. Вот, мол, полюбуйся, большой босс, на то, что ты хочешь, но никогда не получишь… Нет?
– Нет. Меня пригласили, я приехал. Я знал, что там будут люди с деньгами, и рассчитывал на знакомство с новыми потенциальными клиентами, ведь моя работа над интерьерами дома Кольцова-старшего была закончена.
– И все же. Долгое время находиться
– Твои рассуждения напоминают высказывание одного мусульманского священнослужителя по следам ареста нескольких мусульман, обвиненных в групповом изнасиловании: «Если взять кусок мяса и бросить его на дорогу, то вскоре придут коты и съедят его. Кто же будет в этом виноват – коты или мясо? Конечно же, мясо». [3]
3
Высказывание принадлежит шейху Тадж Дин аль-Хиляли, главному мусульманскому священнослужителю Австралии.
– Он сравнил изнасилованную женщину с мясом? Потому что на ней было не очень много надето? Фу!
– Да, но подвох не в этом, дорогая. Если мы возлагаем на женщин, как бы ни были они одеты, ответственность за сексуальное поведение мужчин, не значит ли это, что мужчин мы признаем совершенно беспомощными перед лицом того, что кажется им сексуальной провокацией, и приравниваем к котам или другим животным, которые при виде мяса автоматически бросаются на него? Не отказываем ли мы мужчинам в наличии воли и по большому счету разума?
– Ты чертовски неудобный собеседник, – сказала Нора, усмехнувшись.
– Наверное, поэтому ты проводишь все свободное время в беседах со мной.
– Мне просто нравится твой голос, друид, – она ущипнула его за руку, слишком уж он был невозмутим. – Тембр, интонации.
Герман вздохнул.
– И не только голос, – добавила Нора.
– Что же еще?
– Ох, Герман… Ты ведь знаешь, что производишь сильное впечатление.
– Знаю, мне говорили. Но не знаю, как мне это удается. Я не прилагаю для этого никаких специальных усилий. Я даже не очень представляю, какого рода это впечатление. И почему оно такое, а не другое.
– Правда? – Нора внимательно посмотрела на его бледный, полурастворенный в дымке холодной соловецкой ночи, профиль.
Ей вспомнилось, как Аркадий незадолго до их переезда в поселок столкнулся с Германом на террасе Белого дома и прижал его спиной к опорному столбу, не давая пройти. Что он сказал тогда? «Не зли меня, иначе я размажу по стенке твою знаменитую гордость и твое знаменитое достоинство. Я разнесу в пух и прах все твои иллюзии относительно собственной персоны. Имей в виду, я могу это сделать, потому что я сильнее тебя». И минутой позже: «В сущности ты просто умелый провокатор, а весь этот сказочный ореол вокруг тебя – лишь подтверждение того, что задуманное тебе удается. Еще бы! Врожденные достоинства плюс приобретенные навыки делают
– И у тебя даже никаких предположений нет?
– Нет. – Он покачал головой. Улыбнулся. – Но, возможно, они есть у Леонида.
– Предлагаешь обратиться к нему с вопросом?
– Не предлагаю, но и не возражаю.
Позже она так и сделает. Отловит красавчика блондина в бильярдной и задаст ему вопрос в лоб. «Интрига, – ответит тот с мечтательной улыбкой. – Он выглядит легкой добычей, но на деле оказывается не добычей вовсе. Это всегда заводит. Согласна? Кажущаяся хрупкость, обманчивая доступность…» – «Так вот почему вы все… и твой отец… и этот Болотов…» – «К этой компании, – возмущенно воскликнет Леонид, сверкая глазами, – меня попрошу не причислять!»
Но это все потом. Сейчас же она задала еще один вопрос, который давно вертелся у нее на языке:
– Как вы сюда добирались? Ты и Ленька. Через Архангельск?
– Через Кемь.
– На поезде?
– На двух попутках.
– Умно.
Герман скромно улыбнулся.
– А потом на теплоходе?
– Нет. Договорились с капитаном небольшого рыболовного катера.
– Очень умно! Как встретил вас Аркадий? Удивился?
– Гм. Пожалуй, «удивился» – не совсем правильное слово.
– Какое же будет правильным?
Он сказал. Фыркнул, покосившись на ее лицо.
– Правильное, но неприличное.
– И что было дальше?
– Дальше он уложил Леньку под капельницу, а мне велел держаться от него подальше.
– Это я знаю, – кивнула Нора.
– Знаешь, но спрашиваешь.
– Да. Потому что знаю не все, что хочу знать.
Герман глубоко вздохнул.
– Ты хочешь знать, выдал ли Аркадий себя, увидев, кто пожаловал к нему после трехлетнего отсутствия… после того скандала, который повлек за собой мое изгнание с фермы… выдал ли он себя, обнаружил ли свои чувства ко мне, ведь только осел может полагать, что их не осталось или что они невинны.
– Да, – призналась Нора.
– К тому моменту мы с Аркадием уже довольно долго играли в игру «я знаю, что ты знаешь, что я знаю», поэтому в демонстрации не было нужды.
– А ты испытываешь чувства к нему?
– Я его уважаю. Разве это не очевидно?
– Уважаешь. И только?
– По-твоему, этого мало?
– А к другим мужчинам… – Она запнулась, но решила продолжить. – Есть мужчины, которых ты не только уважаешь, но и отдаешь должное их сексуальной привлекательности?
– Есть.
– Леонид?
Пауза. Натянутая улыбка.
– Я отдаю должное его сексуальной привлекательности. Но уважение – это главное.
У нее чуть не вырвалось: «Между вами что-то было?» Но она вовремя прикусила язык. Взгляды, которые они изредка кидали друг на друга, нежные и свирепые… скользящие прикосновения, временами переходящие в неловкие объятия или жесткие захваты… шуточки, поддразнивания, улыбки с прищуром, одна сигарета на двоих. Все это не ускользало от ее внимания, более того, она замечала, что и другие обитатели фермы поглядывают на них со стыдливым любопытством.