Не проси моей любви
Шрифт:
Взглянул исподлобья на Германа.
– Ты понял, что произошло?
– Заваливание кисти.
– Что?
– Распространенная ошибка новичков. Кувыркание ножа происходит в том случае, если кисть руки по инерции заваливается вперед до того, как нож сходит с руки. Причиной может быть либо общая скованность, либо слишком короткая амплитуда движения предплечья, из-за чего кисть начинает его обгонять.
Потом было чаепитие, не омрачаемое никакими разборками. Видимо, доктор почувствовал, что надо сделать паузу хотя бы на час. Стараясь разрядить обстановку, Лера увлеченно рассказывала о том,
Аркадий открыл бутылку сухого белого вина. Герман, как послушный мальчик, сходил на кухню, нарезал дольками заранее приготовленные Лерой персики и груши, аккуратно разложил на блюде и подал к столу. Смущенно помаргивая длинными ресницами, позволил Лере пощекотать ему спину под рубашкой, сел на свое место и воззрился на торт.
– Что такое? – забеспокоилась Лера. – Тебе не нравится тортик? Свежий! Зина утром испекла.
На лице Германа появилось страдальческое выражение.
– Я больше не могу, – жалобно произнес он и протянул свою тарелку Норе, которая как раз проглотила последний кусочек восхитительно вкусного бисквитного торта с начинкой из тертой лимонной цедры и взбитых сливок. – Хочешь добавки, дорогая?
– Хочу, – честно ответила Нора. – Но если ты будешь поощрять чревоугодие, скармливая мне Зиночкины кулинарные шедевры, то очень скоро я стану такого же размера, как сама Зиночка. Что ты на это скажешь?
В бледно-зеленых глазах Германа засветился ужас. Наверное, перед мысленным взором его предстала повариха Зинаида – крепкая, здоровая, румяная деревенская девка с пышным бюстом и необъятной задницей. Мальчишеская стройность Норы и Леры вызывала у нее сочувственную улыбку.
– Так и быть, я спасу вас обоих, – добродушно сказал Леонид. – Давайте сюда ваш торт.
Когда опустела еще одна бутылка, и сотрапезники, лениво обозревая остатки роскошного ужина, расслабленно откинулись на спинки стульев, прозвучал новый вопрос:
– Почему же ты застрелил его, блондин? Геннадия Болотова. Он был личным телохранителем твоего отца, а этот… – кивок в сторону Германа, – всего лишь случайным знакомцем, на которого у Андрея Яковлевича встал член.
Леонид не шелохнулся, только вскинул глаза. Губы его растянула недобрая улыбка.
– Я не хотел, чтобы Генка пристроил моего случайного знакомца на Андрюшин восставший член. Потому и застрелил.
– Вы с Германом впервые увидели друг друга на этой вечеринке. С какой стати ты вдруг начал проявлять заботу о его целомудрии?
– Решил приберечь для себя, – осклабился Леонид. – Еще вопросы есть?
– Есть. – Аркадий посмотрел на Германа, потом опять на Леонида. – Что этим людям от вас нужно? С какой целью они преследуют вас?
Молчание длилось так долго, что Нора, с волнением ожидающая ответа, уж было подумала, что он не прозвучит никогда. Герман сидел, отвернувшись к окну. Его худое лицо с четкими чертами сейчас казалось усталым. Нахлынули воспоминания?
Норе хотелось обнять его, почувствовать здоровый жар сильного молодого тела, насладиться игрой мускулов под тонкой тканью рубашки, вдохнуть особенный, неповторимый запах кожи и волос.
Ладно, ладно. Это никуда не уйдет. Пока мы еще вместе…
Как всегда, на долю секунды она утратила ощущение почвы под ногами, натолкнувшись на это «пока».
«Ему двадцать семь, а мне тридцать семь, Лера. Я еще не выжила из ума», – так сказала она сестре полтора месяца назад. А потом выжила из ума.
Наконец Леонид ответил с кислой миной:
– Семейные распри, док. Семейные распри.
– Это я понимаю, – терпеливо сказал Аркадий. – Но чего конкретно добивается твой отец? Чтобы ты вернулся назад? Зачем? Я слабо верю в то, что он до сих пор мечтает о романтической ночи с Германом. Полагаю, он хочет добраться именно до тебя.
– Какая разница зачем? – пожал плечами Леонид.
– От того, насколько важна ему цель, зависит степень упорства, которое он будет проявлять для ее достижения, а также разборчивость или неразборчивость в средствах. Меня это напрямую касается, Леня. И не только меня.
Нора поймала на себе его взгляд и невольно поежилась. Он был прав, черт возьми. Все они – и Герман, и Аркадий, и Лера, и она сама, – являлись потенциальными мишенями для людей, идущих по следу Кольцова-младшего. И если Лера и Нора могли на протяжении достаточно длительного времени не покидать территорию, то для Германа и Аркадия это было нереально. Герман работал в составе команды реставраторов Соловецкого музея-заповедника, а доктор Шадрин, как владелец и управляющий фермы, чаще разъезжал по делам, чем сидел в конторе, расположенной здесь же, в Белом доме, по соседству с гостиной.
– Она ему важна, – вздохнул Леонид.
Аркадий коротко кивнул.
– Что ж… значит, работаем с тем, что имеем. – Вновь повернулся к Норе. – Как вам на новом месте? Удобно?
– Да, вполне, – ответила она, надевая на лицо одну из самых своих сердечных улыбок. – Спасибо, Аркадий.
Час спустя, сидя рядом на невысоком крылечке флигеля, примыкающего к основному зданию, они обсуждают «удобства» этого нового места.
Герман курит и ворчит:
– Жить в больничной палате – как это символично! Но даже с этим можно было бы смириться, если бы в наличии имелась хоть одна приличная двуспальная кровать. А скакать из палаты в палату всякий раз, как захочется любви и ласки…
– Можно притащить в мою или твою комнату вторую кровать и сдвинуть их вместе, – подумав, предлагает Нора.
Слово «палата» ей не нравится.
– В таком случае ровно посередине окажется неудобный стык.
– Стык накрыть матрасами, предварительно сшив их суровой ниткой через край. Чтобы не расползались.
Герман трясется от беззвучного смеха. Он довольно много выпил и, кажется, наконец расслабился. При тусклом свете фонаря, укрепленного над входной дверью, Нора любуется его профилем – прямым ровным носом, чистой линией лба, – и сожалеет лишь о том, что подобные счастливые минуты пролетают слишком быстро.