Не просто рассказы

Шляпка Игорь

— Да-а, не знаю.

— А я знаю. Никакого толку! — отрезал кот и покосился себе на спину. — А ну глянь, что там у меня?

Колька заботливо оглядел спину кота.

— Опилки.

— Будь другом, скинь!

Парень аккуратно снял с шерсти мелкую стружку. Васька глянул на мусор и сразу встрепенулся.

— Во! В подвале нацеплял, — и тут уж его буквально понесло. Кот затараторил возбуждённо, с придыханием: — Это я, глупый, за сантехником увязался. Имечко у него, слыхал, — Афанасий. Головотя-я-яп, каких свет не видывал! Ему ЖЭК разум обещал, да забыл про обещанное. Водопровод в подвале чинил, представь.

Труба — полный швах! — давно менять пора, ржавая, как моя жизнь, а этот хлопец в дырку чинарик сунул и тряпкой замотал. Чему их, балбесов, учат? Я ему в ухо кричу, типа: «Ты чо творишь, вредитель?! Кто так трубы казённые чинит?! Хомут бы трёхдюймовый надо, да на уплотнителе, по доброму-то». А он, вместо того, чтоб слушать, подпрыгнул, как ошпаренный, башкой о перекладину — бам-с! — и ка-а-к швырнёт в меня разводным ключом. Снайпер! И выскочил. Да не в дверь, а в отдушину, куда даже я пролезаю только натощак.

— Ого!

— Да. Не поладили мы. А воды теперь в доме не дождётесь… это факт.

Колька поглядел на кота с тайным испугом. И про себя подумал: «Во грамотный! На директора школы похож. Всё проверяет да проверяет. Всем указывает…» Но вслух спросил:

— А чего ты с бабками не поделил? Кузьминична вон, из второго подъезда, неделю во двор не показывается. Потаповна по вечерам, как из магазина с хлебом идёт — лавку крестит…

— А дура потому что, — отрезал кот. — Обе дуры. Я никого не трогал, дремал в сумерках, а эти припёрлись и давай прогонять. Да в голос орут, мол, поразвелось котов, порасплодились блохастые… А Кузьминична твоя ещё и валенком в морду тычет. Ну, нормальная, нет?! Я им кто, хомяк что ли домашний, в морду-то тыкать? Ладно, отошёл в сторонку, сижу, слушаю. Так эти клуши давай нашу породу честить во все лопатки. Языки-то без костей! Коты им, вишь, поперёк горла. И так, и сяк нашего брата грязью поливают. Обидно стало. Ну, и заговорил…

Колька икнул:

— И чего сказал?

— Правду. Завёлся малость, со зла наверно, поэтому выложил всё, как на духу. И про Нюрку, дочку-то Кузьминичны, какая она красавица-раскрасавица с мужиками разгуливала, и про зятя ейного, у которого заначка в матрасе и ящик водки в чулане, про внучонка — Тольку, который рубли пенсионные из комода тырит… Короче всё! И про Потаповну не забыл. Как она со склада два ящика сушёного лука в прошлом году спёрла… Ну, может, только про племянника немного переборщил — не надо было говорить, что он уж давно на неё не только зуб точит… Тут, признаю, погорячился.

— А они?

— Молчали, пока говорил. Даже не шелохнулись. Крыть-то нечем, видать. А может удивлялись чему. И чему бы?! Потом Кузьминична дрожащей рукой — правда-то глаза режет — очки на нос напялила, разглядела меня, да ка-а-ак заорёт на весь двор:

— Ты кто?!

Дед, блин, пихто, — говорю. Вот кулёма. Я от её крика чуть не оглох. Вскочили обе и… как ветром сдуло. Коты у них, ты посмотри-ка, блохастыми считаются. И говори после этого…

Василий нахмурился, замолчал. Колька покосился на него с опаской. Как-то выходило, что слушать кота интерес уже поубавился. Штука в том, что в кармане лежал полтинник, который он стянул вчера из кошелька у матери… Вдруг знает? Пацан примирительно спросил:

— Ну, чего ты всё ругаешься да ругаешься? — при этом нащупал и покрепче сжал в кулаке монету, — авось,

не догадается.

Но кот, ни с того, ни с сего, взъерепенился так, что воробьи разлетелись:

— Ругаюсь?! Я ругаюсь? А ты чего расселся-то? Уши развесил. Вон, вы с охламонами футбол гоняли вчера — окно на первом этаже кто грохнул? Я что ли? А псу соседскому — уж как собак ненавижу, а и то жалко! — какого чёрта к хвосту консервные банки привязали? Серёжка — подлец! — шину у мопеда дяди Фединого — дворник он конечно никакой, но тоже человек — ножиком изрезал? Изрезал. А ты говоришь «чего недовольный». Душа болит. Да что толку? Вам говори, не говори, как об стенку горох.

Колька засобирался и хотел уж было прощаться.

— А ты, мил друг, уроки сделал? — вдруг грозно спросил Вася и янтарным глазом окинул парнишку с головы до пят. — Небось, и не начинал ещё? Мотаешься во дворе, а делом заняться лень?!

Колька опешил, растерянно помотал головой и встал.

— Да я это… сегодня мало задали.

— Но задали же, — кот глядел строго, как математичка. — Так нечего сопли жевать. Я тебе всё рассказал?

— Вроде, да… — промямлил Колька.

— Тогда выполняй уговор, шуруй домой и быстро садись за уроки.

Парень раздумывать не стал. Денёк сегодня и так не сахар. Утром от матери влетело, в школе классная отругала, да ещё в кармане, как назло, полтинник ворованный. А этот, не гляди, что кот, всё пронюхает. Не был бы говорящий — дал бы пинка. Нельзя — нажалуется. Потом греха не оберёшься.

Колька буркнул:

— Пока, — и бочком-бочком двинулся к подъезду.

Но в спину всё-таки прилетело:

— И деньги матери верни!

«Разговорил на свою голову» — поморщился пацан и ускорил шаг.

Василий проводил его хитрым взглядом, добродушно выругался про себя: «Обормот!» — и, с наслаждением растянувшись на солнышке, прошептал:

«Ну их, эти разговоры. Достали».

Записано со слов кота: Игорь Шляпка.

Проверил, записано верно: кот Василий.

БОРОДИНО

Веня разволновался и начал кусать губы. Он всегда волновался в разгаре дискуссии. И, оглядывая семерых присутствующих, нервно тёр ладони.

— Как?! Как мы выведем твои чёртовы полки на сцену? — кричал ему тощий небритый Оборов, потрясая в воздухе растопыренной пятернёй, — Там же места нет.

— Места нет в вашем захудалом воображении, Иван Петрович! — ещё больше распалялся Вениамин, доводя голос до крикливой ноты. — Дайте зрителю волю. Волю дайте его фантазии. Мы нарисуем панораму, в конце концов. Я видел такую. Я знаю. На фоне неба, затуманенного дымом пушечных выстрелов, кавалерия помчится с шашками наголо крошить неприятеля, а…

Оборов прервал его сухо и резко, будто выстрелил дуплетом:

— А нарисует кто? И чем? Уймись, Наполеон.

Мысль Вени застряла у него во рту. И правда, будто раненый, он безвольно опустил руки, почти упал на стул и съёжился, затаив обиду.

— Отставить панику! — голос Рыжего нарушил тишину.

Вытаращив вперёд огненно-рыжую бороду, режиссёр насмешливо оглядел публику и задержал взгляд на щуплом Костицыне по прозвищу Кнопка.

— Вы.

— А? — встревожился Костицын.