Не просто рассказы
Шрифт:
— Вова? — прерывая рассказ о литературных достоинствах русской народной сказки, восклицала она.
— А? — устремляя на учительницу синеву своих невинных глаз, отвечал Вовка.
— Что там у тебя? — с подозрительностью контролёра на секретном заводе вопрошала Анжелика Васильевна.
— Ничего, — пожимая плечами, Вовка показывал пустую ладонь.
Пока тревога чуть-чуть утихала, класс начинал улыбаться и перешёптываться, но Анжелика до конца урока разговаривала дрожащим голосом.
Неделю назад, во время такого же урока, пока Анжелика Васильевна вещала что-то о похождениях Пришвина в заповедном краю, мой сосед по парте незаметно сунул руку в карман и вынул оттуда… муху.
И положил перед собой на ладонь. Делов-то. Муха и муха. Чёрная.
Анжелика, продолжая рассказ, внимательно посмотрела на Вовкину ладонь. Это была её роковая ошибка.
Вовка демонстративно поднёс ладонь ко рту и… слизнул муху.
Рассказ о заповедных краях тут же оборвался на полуслове.
В полной тишине, честно глядя в глаза учительницы, Вовка разжевал насекомое.
И, громко булькнув кадыком, проглотил.
Больше о Пришвине мы в тот день ничего не слыхали.
У Анжелики Васильевны глаза сделались огромными и переполнились сначала ужасом, а потом диким отчаянием. В классе замерла гробовая тишина. Анжелика с трудом втянула носом воздух, побледнела как простыня… а после, не издав ни звука, зачем-то, крепко схватив рот обеими руками, пулей выскочила из класса!
Тук-тук-тук… — стихла дробь её шпилек по коридору.
Ребята зашептались. Я с восхищением глянул на Вовку. Он, победно улыбаясь, открыл рот и показал мне целёхонькую муху, сжимая её зубами. Потом аккуратно ухватил животинку указательным и большим пальцем и спрятал в карман.
— Живая? — еле выдавил я.
— Пластмассовая. У отца из рыбных снастей спёр…
И вот уже целую неделю впечатлительная и хрупкая Анжелика Васильевна вздрагивала при каждом Вовкином движении…
А ещё через пару дней я каким-то чудом поменял соседа по парте. Вовка был отправлен на задний ряд.
Теперь со мной сидит хулиган Борька — парень не менее целеустремлённый.
И что из этого выйдет, не известно.
СВОИ
В прихожей раздался звонок и Сашка навострил уши. Было ясно, кто может оказаться за дверью. И ничем хорошим это не светило. Покрепче сжав в руке перо, он стал ещё усердней выводить в тетрадке букву за буквой, внимательно прислушиваясь.
Мать вышла в коридор, спросила, кто там. Щёлкнул замок, заскрипел навес и послышался голос. По визгу — соседка.
— Нина Васильевна!
Мама в ответ:
— Здравствуй, Маруся. Что у тебя стряслось?
Визг стал громче:
— У меня стряслось! Это у меня-то стряслось! Нет, вы посмотрите! Вы когда своего Сашку приструните? Он моего Илюшу чуть не убил. Кирпич ему в голову запустил…
Во врёт! Сашка аж привстал.
Но тут послышался глухой голос Илюхи:
— Бомбочку водяную.
— А это что, не кирпич? Не кирпич? — продолжался визг. — Вон всю рубаху замочил! Ещё не хватало, что бы кирпичами начали швыряться!
— Илюша! — голос матери оставался спокойным. — Что случилось? Кто тебя облил водой?
— Какой водой? — кричала соседка. — Какой водой!
— Маруся, дай парню сказать. Что случилось, Илюша?
Снова забурчал глухой голос:
— Я не знаю. Я во дворе был. Кто-то сверху пакет бумажный с водой кинул.
— А кто кинул?
— Да вот ваш Сашка и метнул! Кто ещё-то? Он и на прошлой неделе драться лез, и в школе…
— Марусь! — голос мамы отвердел и стал резким. — Илюша, кто в тебя бросил?
Сашка слушал. Сейчас этот гад точно наврёт и тогда…
— Не знаю. Не видно было. Сверху.
— А когда это случилось?
— Только что.
— Нина Васильевна, а вы своего Сашку зовите. Чего не зовёте? Пусть сознается.
Наступила короткая пауза, потом отчётливо прозвучал голос матери:
— Его дома нет. С дедом уехал. Еще утром.
— Как нет? Совсем нет? — голос соседки сник и перестал визжать. — А кто же тогда?
— Мне почём знать. Да и чего ты дом полошишь? Из-за баловства.
— Сегодня баловство, а завтра кирпичом жахнет. А то и чего хуже…
— Нету никого, — оборвала её мать. — Уймись.
Дверь захлопнулась.
Нина Васильевна была справедлива, на отсутствие тяжёлой руки не жаловалась, поэтому Сашка, уткнувшись в тетрадку, ждал её без радости. Хотя Илюхе, ябеде кукурузному, все равно не выгорело. Поделом.
Мать подошла к столу, вытерла ладони о передник и глянула сыну в макушку.
— Ну, красавец, как было?
— Чего было? — очень хотелось оттянуть признание.
— Ты слышал.
— Чего слышал?
— Не дури. Ты кидался?
Сашка положил перо на стол и молча кивнул.
— А что не поделили?
— Да этот козёл вчера Алёнке глаз разбил! — тут уж он заговорил громче и зло. — Я обещал, что ему достанется, и сделаю.
— Я тебе сделаю! — мать отвесила крепкий подзатыльник. — Ещё не хватало. Я что, опять стану Маруськины крики выслушивать? Оно мне надо? — и, понизив голос, спросила: — Что с Алёнкой-то?