Не просто рассказы

Шляпка Игорь

И точно, через мгновение за окном, будто сиглал к атаке, послышался птичий свист. Тут и началось. Первая же строка выплеснула благоуханный аромат предстоящего шедевра:

Синица кличет весну в пустоте обнаженных ветвей…

Каково! Аж сердце зашлось. В словах и между ними так и дышит мартовское предчувствие. Строку, строку, полцарства за…

Но дальше дело не двигалось. Я сидел, как истукан, не меньше десяти минут. Ничего. Может быть не тот шампунь? Не та вода? Жестковата? Или надо усилить действие средства? Пожалуй, так.

Я накинул пальто,

шарф — и на улицу. Быстрым шагом прошелся вокруг дома. Что-то шевельнулось в сердце, засосало под ложечкой и странным образом зачесалось колено. Подозрительно. Может быть это он? Тот самый поэтический зуд, незаслуженно осмеянный бесталанными завистниками. Наверняка. Я назад. Бросил в угол одежды, кинулся к столу. И вот:

Слышит синицу весна в пустоте обнаженных ветвей…

Попалась. Я внимательно перечитал строку. Сменился главный персонаж. Вот, в чем фокус. Конечно же, весна. Надо было сразу её во главу угла ставить — и порядок.

Но дело опять застряло. Проклятье! Ясно почему. Где взять Михайловское?! Конечно, ему легко было. Усадебка, прогулки на лошадях, да еще печка, свечка и старушка с кружкой. Так-то и ленивый справится.

Но я не сдавался. И через час в голову пришло совершенно свежее:

Ветви обнажены кличем синицы-весны…

То-то! Если соединить синицу с весной в «обнаженных ветвях», можно многого добиться. Строка звучит абсолютно новым смыслом. «Ветви обнажены», «синица-весна». Изюминка.

Следующие пару часов я был неумолим. Бастионам великой поэзии суждено было пасть под натиском вдохновения. Голова вымыта трижды, прогулка совершена дважды, и уж не знаю, что именно пел Сергей Александрович, но я исполнил всё. От «Очи черные» до «Во поле береза стояла». И… есть! Знаете это чувство? Когда скользит перо и ум нетленною строкой себя запечатлива… запечатлевыва… короче, оставляет на бумаге след. Вот он:

Синица, весна, пустота и ветви обнажены…

Я обомлел, искренне потрясенный глубиною сказанного. Теперь уже все три основных персонажа были заодно. И как бы невзначай, с той долей тайны и магии, что свойственны только истинному величию, к ним присоединяется «нагота ветвей». Изумительный сюжет. Я был доволен. Счастлив. Горд.

Кто станет спорить, если вот он — шедевр. Но шедевру явно требовалась вторая строка. Что ж, пора использовать оставшиеся ингредиенты. Чего жалеть! Сразу оба. Я стал читать в газете вчерашние новости и пить. Читал с интересом и пил с наслаждением. Бутылка коньяка, что притаилась в шкафчике под строгим надзором жены, была теперь свободна. Как нагота ветвей, как писк синицы и тепло весны. В мозг, истерзанный вдохновением, стремились потоком известия о пахоте на целине, невиданном урожае кукурузы в заполярье и трудовом подвиге швеи-мотористки. А в рот крепкой струёю лился коньяк, и первая строка приобретала все более и более гениальные оттенки:

В обнаженные ветви зовет синица весну с пустотой…

Я не собирался останавливаться на достигнутом и уже:

Скрылась в ветвях пустоты синица вместе с весной…

Но ненадолго, и вновь:

Весна

настигла как-то раз синицу в пустоте ветвей…

Счастливые мгновения летят незаметно. Куда подевался коньяк? Газета отброшена и, залпом осушив стакан напитка менее благородного, но более крепкого, я создал еще один образец подлинного красноречия:

Пугалась пустоты ветвей синица по весне…

Но творчествий порыв, как струйка дыма на сквозняке, начал ослабевать. Мне стало до слез жаль неведомую целину, урожай кукурузы и, особенно, почему-то, швею-мотористку. Теплое чувство печали обняло сознание. В пелене затухающего порыва я еще какое-то время продолжал швырять слова на бумагу:

Весне, да в пустоте, синицы клич уж ни к чему…

Куда девалась пустота? Синице не нужна весна…

И синице, и весне, ох, как тесно в пустоте…

…пока не уснул. В отблеске воспоминаний пронеслось: «Кто же ногой качал? А качал ли кто нить… весна… ау-у.

На утро голова стонала словно из ружья. Жена назвала «карликовым пушкиным», но сжалилась — принесла компресс, а к обеду и судьба начала проявлять благосклонность — стих у виска барабанный бой. С трудом вспоминая минувшее, я двинулся к столу и обнаружил там кучу исписанных листов бумаги. На каждом тысячи раз, как бес на сковородке, плясала одна и та же строка. Нетвердой рукой я попытался смять их, но тут, приметил на одном что-то странное.

Самым неразборчивым почерком, где буквы, толкая друг друга, валялись вдоль и поперек, было изображено:

Клич в пустоте.

Я пью до дна.

Ура, ура!

Пришла весна.

Я встрепенулся. А что, совсем не плохо, подумалось мне на пике поэтического похмелья. Шикарный задел. Конечно, это еще не вершина мастерства — скромность всегда украшала мой стиль. Просто надо поработать. Посовершенствоваться. Для начала, например, шампунь сменить на мыло. Прогулку на пробежку, «Очи черные» на «Пока горит свеча» или «Синюю птицу удачи». Куда менять коньяк было и так понятно по звуку раскатистого звона в голове. Это еще не предел, согласен. Но творчество, оно всегда творчество. И в чистоте, и в пении, в распитии и поэзии. Поэзия! Ее бастионы не вечны. Рухнут. Я настойчив. Главное, рецепт вдохновения открыт. Осталось правильно смешать ингредиенты.

25-ЫЙ КАДР

С тех пор, как он развелся, для немногих остался Яшей. А может быть, только для меня одного. Старея и теряя близких, мы все больше начинали ценить друг друга. И разговаривать чаще.

Постоянным местом встречи стала летняя веранда загородного ресторана. Здесь можно было проводить время, неспешно выкуривая по пачке сигарет, попивая кофе и делясь мыслями, какие придут в голову. Так случилось и на этот раз.

Яша закинул ногу на ногу и поднял чашку. Пошевелив седыми усами, он хитро глянул из-под густых бровей.