Не просто рассказы
Шрифт:
— Не то, — настойчиво повторил он. — Твои мозаичные куски и «мелочи», о которых говорю я — вещи разные. Осколки, в прямом и переносном смысле, — части чего-то большего, действительно целого. И это большее создано по замыслу. А мои «мелочи» — нечто изначальное. Самостоятельное. Поэтому, изначальное и целое — не одно и то же. Не веришь, — читай у Матфея…
— Ну, ну.
— Извини. Но про замысел, я надеюсь, ты согласен? И это очень странно, что впечатления, которыми полон Рим, никак с его «красотой» не связаны. Никак. И не являются частями чего-то большего или раннего. Улавливаешь?
— Пожалуй, да.
— То-то. Они на редкость индивидуальны.
Яша
— Даже такой странный раритет, как сохранившийся пролет моста Эмилия, что сейчас тоскует в полном одиночестве…
— Это за Тибериной, ниже по течению?
— Он. Казалось бы, уж мост-то! Ну, точно цельный артефакт. Единая задумка, один план, единственная цель меж двух берегов. Но, поди-ка, рухнул, обветшал, потерся, обсыпался и ныне единственный уцелевший пролет с полным правом претендует на самостоятельность. Хотя, индивидуальности в нем не больше, чем в пульмане из железнодорожного состава.
— Метко.
— Гордость, с которой официант с Campo de Fiori забрасывает на плечи вязаный шарф, горячий запах осенних платанов на набережной, зимняя прохлада Пантеона, безумство кирпичных узоров Палатина, десять ангелов, застывших на ветру, удивительный свет мрамора, отпущенного на свободу руками Бернини… Как вспомню Прозерпину — мурашки по телу! Кто? Кто, скажи мне, автор этого замысла. Где искать гиганта мысли, который предвидел, планировал, создавал, творил?
Яша замер и медленно, очень выразительно поднял глаза вверх. Я посмотрел туда же. Над нами был распростерт легкий фанерный потолок летней веранды.
— Дай, расскажу тебе о Риме еще кое-что. Знаешь, когда я почувствовал его сильнее чем обычно? Когда увидал, как тамошние ребята раскладывали обломки ордеров и колонн на полянке возле терм Каракаллы. Это ужас! Остатки величия древней империи на стриженном «под ежик» газоне. Восьмерочкой! Им оставалось только заполнить пустоты черноземом да воткнуть гераньки. Ни один пророк не в силах такого представить. Не может святотатство быть ничьим замыслом. Даже злодейским. Додуматься же! — Яша гневно выдохнул. — Но сетовать глупо. Даже и такие впечатления, ведь ты не станешь спорить, — они мелочатее мелочей, — а делают Рим моим городом. Да что там Рим, они делают жизнь моей жизнью. Хороша она или смешна — не об этом сейчас…
— Яша, ты вспомни что-то для души. Возражать-то я возражаю, конечно, но уж больно интересно послушать рассказы о личных впечатлениях. Твои «мелочи», не скрою, очаровательны.
— Погоди-ка, вспомнил! Это о другом, но о том же. Ты поймешь. Недавно в Нью-Йорке был забавный конкурс. Айфон против носков. Да-да! Ребятишки, кажется начинающие журналисты, из кожи вон лезли, доказывая, что лучше. И знаешь, кто победил? Как привыкли говорить футбольные комментаторы «с огромным перевесом победу одержали» … носки. У первых был девиз: «весь мир в кармане», а вторые упирали на «тепло и уют в душе». То, что возмутило меня в книге, как раз похоже на первое. Все сразу, все в одном и служит единой цели. Но мне кажется, мир холоден. Особенно, если весь сразу. А носки, и правда, греют и ближе сердцу. Носки — символ душевной теплоты! И кто бы подумал? А заметь, человека по айфону не отличить. Гаджеты нас встраивают и выравнивают. Носки — делают индивидуальностями. Вот.
Яша выставил ногу из-под стола и приподнял штанину. Его щиколотку украшал носок в полосках всех цветов радуги.
— А?!
— Узнаваемо, — кивнул я.
— Это ты еще не видел, какие мне матушка в детстве вязала, — гордо отчеканил Яша, спрятал ногу и спросил:
— Который час?
— Уйдем сейчас — потеряем вечер. На что ты собираешься его потратить? Свидание?
— Ах, если бы! Рассказывай, что у тебя за адюльтер с закатом?
Я откашлялся и, неожиданно для самого себя, заговорил вдохновенно, совершенно не подозревая, какое впечатление слова произведут на друга.
— К счастью, это история только на двоих. Мое общение с вечным городом было кратким. Перед поездкой я до дыр зачитал Мортона. А когда оказался в Риме — дошло до абсурда — целыми днями сидел в гостинице на Veneto и листал книгу. По-моему, это верх безумия, но, может быть и тут кроется какая-то из мелочей. Чтоб ты правильно понимал, я не считаю их глупостями. Вполне возможно, что крики «капелланов» и крекеры в чайном доме очень особенны. Но! Как-то вечером я гулял в садах Боргезе, а после вышел на Пинчьо. И там увидел закат солнца. Хотя… «увидел» — не то слово. Маленькое какое-то, тесное. Я увидал, узрел, я предстал перед ним. Закат над Римом! Яша, вот, что не дает мне покоя. Когда стоишь на самом краю холма и перед глазами полыхает гигантский, во все небо, пожар над городом… В этом было что-то настолько древнее, настолько сильное и потрясающее самую глубину существа, что видел, нет, не видел только, но чувствовал прямо нутром, как все вокруг сливается в единое целое. Уверен, пикни в тот миг какая-нибудь чайка, выгляни из-под салфетки крекер, сморкнись в жилетку турист-ирландец, звякни вечерний колокол на Мария-Маджоре… вообще что угодно случись, даже фига в кармане у прохожего, — все это немедленно стало бы лишь частью целого, чего-то одного. Божественного, если хочешь. Вот это надо видеть. Быть там и чувствовать!
Заметив, как Яша смотрит с явным уважением, а официант, заслушавшись, замер в проходе, я пафосно завершил пламенную речь:
— Что с этим-то делать?
— Браво! Кричать «браво» и восхищаться.
Мой друг придвинулся на край стула и хорошенько потер руки.
— Дорогой мой, ты гений. Ты сам не понимаешь, какой ты гений. Я сразу все понял. Сложилось.
Он повернулся к официанту, который уже готов был в нарушение приличий слушать дальше, и отослал его за вином. Мы остались одни и Яша воскликнул:
— У меня идея. Давай объединим наши усилия. Ведь жизнь, по большому счету, и как бы банально это ни звучало, — кино. Тем немногим, кто это понимает, она кажется непрерывным потоком событий, пейзажей и широкоформатных панорам. Но каждый раз, как мы хотим что-то описать или рассказать, вынуждены разбивать кино на куски, части и детали. И думаем, а я от этого не откажусь, что в каждой секунде, в каждом мгновении ровно двадцать четыре кадра. Вопрос в том, достаточно ли мы внимательны, чтобы их разглядеть! Тут не всякий справится. Это моя версия. Достойно?
Я кивнул.
— Все, о чем я говорил, — продолжил Яша, — и есть киношные кадры, яркие одиночные мгновения. Но, ты сейчас потрясающе изложил другую точку зрения. Судя по красоте, в какой предстал римский закат, вопрос не в том, дано ли нам увидеть первые двадцать четыре, а в том, достойны ли мы лицезреть самый великолепный, самый величественный кадр номер двадцать пять ! Но это не просто панорама! Это — счастливый случай. Только человек, который с надлежащим вниманием видит капли, достоин охватить взглядом океан. Понятия не имею, когда ты успел изучить Рим так подробно, чтобы увидеть его целиком, но, что делать, повезло так повезло. А я вот, несчастный, застрял где-то между седьмым и восьмым и…