Не рычите, маэстро, или счастье для Льва
Шрифт:
Они оба вздохнули. И заторопились, набросившись друг на друга, чтобы сделать этот понедельник не просто хорошим. А волшебным.
И у них все получилось. Оба они были очень целеустремленными людьми, что поделать.
А потом Ирина металась по номеру как чудеснейший из белоснежных кроликов, за которым хотелось броситься, ощущая себя Алисой – и без разницы в какое карточное королевство заведет его эта дорога.
– Я опаздываю, опаздываю, опаздываю.
И успевала кидать на него укоризненные
– И совершенно к этому не привыкла. Вот что ты смеешься?
И он, совершенно неожиданно ответил:
– От счастья.
Вскочил, стал собираться тоже, мешая Ирине, заказывать такси, хотя она говорила, что дойти пешком ближе и проще. Скептически оглядел рубашку с оборванными манжетами – запонки, оказывается, просто так не сдались. Потер небритый подбородок и пошел ее провожать.
Утренняя прогулка по темному еще, совершенно непроснувшемуся городу, занесенному снегом. В обнимку с женщиной, которая…
– Зайдешь? – спросила она, подходя к двери.
И… он сбежал. Дурея от неловкости, от того, что Ирина могла расценить происходящее как дубль пятилетней давности, от собственного решения.
Почему?
Может быть потому, что больше всего на свете ему хотелось кивнуть – и остаться. С сыном, который бы обрадовался. Без сомнения. С уютом этого веселого и ехидного дома. С Ириной, которая… Что-то ему вдруг стало жутко пытаться даже задуматься о том, что он чувствует по отношению к ней.
Но зайти…
Он, обросший, как бомж. С закатанными рукавами несвежей рубашки. Помятый. И под вопросительные взгляды. Ладно бабушки. Саши. И…
Сбежал.
Не только от порога ее квартиры. Но из города. В Москву, где долго сидел на детской площадке перед собственным домом. Не заходя. Потому что в квартире его никто не ждал.
Нет. Он решительно сходит с ума. Да что с ним такое – ведет себя как мальчишка. Глупый. Придурошный. Влюбленный.
Влюбленный? Да ну, бред же! Он ее по сути не знает. То, что его тянет к ней – просто иррационально – это одно. Но любовь…
Может, не надо. Слишком это… проблематично всегда. Но… он вспомнил… даже не то, как они занимались любовью… как он бросился целовать ее на кухне. Вспомнил, как ему хотелось почувствовать на себе ее взгляд, в котором будет тепло и нежность.
Что? Снова? «Мама, ваш сын прекрасно болен?»
Когда он зашел все-таки в квартиру, то понял, что просто продрог. И клавиши не хотели играть мелодию под его пальцами. Капризничали что ли? Он слушал ее на телефоне, проживая вчерашний день каждой счастливой нотой. Но… повторить сегодня не мог.
«Дурак!
– билось в голове. – Какой же дурак. Ушел».
Позвонил он Ире, совершенно измучив себя за эти бесконечные часы, уже под вечер. Когда налетели сумерки, обернувшись вдруг проливным дождем, а тишина
– Привет, - осторожно проговорил, ожидая, что она сейчас с ним или заговорит ледяным тоном. О! Как Ира по-королевски умела его проговаривать. Сразу становилось холодно. Или вообще отобьет звонок. Но он сегодня это заслужил. Или?..
– Привет, - вроде бы жизнерадостно откликнулась она, но тут же замолчала.
– Ира?
Неужели это все? Неужели…
– Подожди буквально минуту, я сейчас…
И совсем другим тоном, кому-то:
– Но Станислав Витальевич, вы же понимаете…
– Но-мер!
Этот звучный голос уверенного в себе человека как-то сразу не понравился музыканту. Это еще кто? Это вообще – как?!
А голос продолжил, мягче, бархатистее, раскатистее:
– Ирина Ильинична, но вы можете! Ну, очень хочется, чтобы родная кафедра выиграла конкурс новогодней песни. Особенно у русаков, а?!
– Я подумаю.
Тяжелый вздох Ирины.
– Вы сможете, я уверен.
Летящий перестук каблучков по ступенькам. И ее голос, теперь обращенный к нему:
– Все. Уф. Ушла с работы.
Лева посмотрел на часы. Было почти семь. Это если с первой пары, то есть с девяти утра. Как-то перебор.
– Совещание было, - смеялась Ира, - представляешь, было б что-то полезное, а то. Конкурс новогодней песни. Ну что я им, снегурочка? Два часа из пустого в порожнее.
– Ира, - осторожно проговорил он, - прости.
– Ты был небрит и в мятой рубашке?
Ему послышалось – или в ее голосе промелькнули мечтательные нотки?
– Ты злишься.
– Ты знаешь, как ни странно, нет.
– Почему? – возмутился он, который целый день на себя злился так, что играть не мог!
Смех. Ласкающий слух. Который хотелось не то, что слушать. Осязать, прижимаясь губами и ловя его на лету.
– Ирааааа…
– Я никогда еще не пробиралась домой, словно загулявшая девчонка с дискотеки. Только у дверей сообразила, что все в курсе, что я дома не ночевала. И если включить мало-мальскую логику, то нетрудно догадаться, что я была с тобой. И то я как-то… чувствовала себя странненько.
– Как Саша?
– Сегодня бабушка подавила первый бунт. Практически подростковый. И бурный.
– Что случилось.
– У него бассейн по понедельникам. А дома – рояль. Вот бунтовать они изволили. Что плавать не пойдут, потому как оно им без необходимости. Да аргументирует как хорошо. Мне запись прислали. Я умилялась.
– И чем все завершилось?
– Ну, старая профессура – она такая. Бровь поднимет – понесешься. Хоть плавать, хоть еще что.
– Ты пришлешь мне?..
– Хорошо. И, кстати, у меня есть еще одна. Где Саша рояль увидел.