Не рычите, маэстро, или счастье для Льва
Шрифт:
Глава тринадцатая
Всё будет хорошо. Ну и что, что не у тебя
(С)
– Это не день, это сюр какой-то! Мы прилетели с опозданием, машины ждут, все дергаются. Ветрище. Холод такой, что зубы сводит! И что ты думаешь, на въезде в город, нас какой-то урод подрезал. Он унесся, а мы въехали друг в друга. Стоим, красивые такие. И скорость была небольшая, а багажник одной – всмятку, перед у другой – тоже хорош. А, главное, наши чемоданы! Они были как раз в том багажнике, который и пострадал.
– Вы сами, самое главное, не пострадали?
Голос Ирины раздавался
– Лева?
– Нет, с нами все в порядке, чего нельзя сказать о ботинках. Костюмы отгладить хоть можно, а вот обувь. Как-то смялась.
– Бедняги. Это вы который у вас день подряд? Седьмой? Семь дней – семь концертов?
– Нет. Шестой. За семь дней. Мы где-то сутки проспали. Погоди. Это только прелюдия. Без распевки, без подготовки, мятые! Не успели ничего! Мы уже не просто забегали на сцену. Мы влетали на нее, как кенгуру. Прыжками. Ванька первый, я – за ним. Уже под минусовку. И… Натыкаемся на стол.
– Что?
– Стол. Длинный, во всю сцену. Зеленый такой. С бархатной скатертью. Цвета взбесившейся елки. – Он нажал на экран, пересылая. – Лови стол. И сцену.
Ирина расхохоталась:
– Вы там ничего в микрофон не сказали?
– Нет, - сделал вид, что обиделся, Лева. – Мы проглотили. Потому как пели. Ну, мы как-то допели. Поздоровались. И – вот прямо спросили: дорогие зрители, это…. ЧТО?!
– А они?
– А они нам – у нас выборы. Утром были дебаты. И завтра – дебаты. Что эту дуру зря туда-сюда таскать. Мы такие: «Гмммм. А каким боком мы сюда вписываемся?» Выяснилось, что в виде подарка.
– Хороший такой подарок, - заценила Ирина. – Дорогой.
– Любимую группу пригласили. Сказали, что очень жалеют, что в зал. Изначально обещали, что на стадион, чтобы поместились все желающие.
– Куда?!
– Ну, всего-то минус двадцать пять. Еще же осень. Не зима.
– И что остановило организаторов? Неужели подумали, каково будет вам петь, а зрителям слушать?
– Да ты что? Кто ж об этом думает! У них в честь выборов на стадионе еще какое-то мероприятие по счастью было запланировано.
– Минус двадцать пять?
– Это их не то, чтобы остановило, эти их и не огорчило ни разу.
– Красота же!
– Да неописуемая. Мы поем, пытаясь двигаться аккуратно. И тут я понимаю – если на сцене стол. То где, простите, рояль?
Ирина просто залилась. Вообще, слово «рояль» вызывало у нее какие-то странные приступы смеха. Стоило бы проверить, что с тем, уже кабинетным, что обосновался в их квартире, в Питере, как ему начинало казаться за эти две неделе, просто на другой планете.
– И где оказался рояль, - проговорила она наконец.
– За сценой. Стол же не помещался. Убрали то, что мешало.
- И как?
– А мне синтезатор вытащили. Поставили на стол. На бархатную скатерть. Гордо так. Мы несколько минут ничего поделать не могли. Я пытался понять, как на нем играть, там клавиш было меньше, чем полагается. И звук странный. И как-то его надо было включить! А эти клоуны… сначала хохотали, как подорванные. А с ними – весь зал. Потом мы плюнули – и пошли петь а капелла. Я тоже рукой махнул – и к ним присоединился.
– А, вот это уже выложили. Я посмотрела. Там такое количество просмотров, с ума сойти. А почему с трибун?
– Так и их не вынесли. Они там по краям и стояли. У них дебаты, как ты помнишь. Артур первый полез. Не вынес.
– А дурной пример – заразителен.
– Вот-вот. Но хуже всего было во втором отделении.
– Что там еще с вами произошло?
– Зрителям сказали, что мы попали в аварию, остались голодными. И к тому моменту, как мы вышли работать второе отделение – было решение нас накормить. Напоить. Самогоном, как потом выяснилось. И, кстати, угостить местным медом. Мы выходим. Уже осторожно. Помним про стол. И… запах. Запах еды – он просто сносит. А мы с утра ничего с этими приключениями не ели.
Ирина уже не могла смеяться.
– Скажи, что есть запись ваших переговоров с залом! Лева, что угодно, за эту запись! – простонала она.
– Вот прямо что угодно? – промурлыкал он.
– Обещаешь быть неприличным?
– тут же ответила Ирина.
Тяжкий вздох был ей ответом. Она вздохнула в ответ. Эти семь дней тяжко дались и ей. Стоило закрыть глаза, как она погружалась в зимнюю, яркую и обжигающую ночь. И мысли о том, что он где-то далеко, но к нему можно приехать, его можно коснуться… Они просто сводили с ума. Лев же просто охрип. Как-то все слова испарились. Сорваться. Успевать с самолета на самолет, чтобы выгадать хоть полчаса и побыть вместе. Ворваться. В нее. В ее жизнь. И…
– Ты мне фото с гостеприимными зрителями. Я тебе – фото с роялем. – Она пришла в себя первая.
– Ира, - простонал он, ожидая подвох.
– На счет. Раз. Два. Три.
Лев отправил видео от организаторов. Жадно открыл фотографию. И…
– Ираааааааа.
– Да-да? – невозмутимо отозвалась она. – Рояль, право слово, не пострадал. Может, чуть смутился.
– Это…
– Восхитительно. Я знаю.
Он смотрел на фотографию. Женщина его мечты сидит у рояля. Белые льняные волосы. Строгий невозмутимый вид. Черной кружевное белье. Черные чулки. И черный длинный официальный пиджак. Застегнутый всего не одну пуговичку. И черные как ночь туфли на умопомрачительных шпильках.
Лева зарычал. Это было просто… просто…
– Ты идешь?
К нему заглянули остальные. Уже в неформальной одежде. Потому как ужин. И продолжение изумительного местного гостеприимства.
– Ждут только тебя, - добавил Сергей.
– Иди, - в голосе Ирины было что-то странное.
– Не хочу, - честно ответил он.
…
– Вы там что – по оргиям вдарили что ли?
Лева зажмурился, решив сначала, что ему такое почудилось. Нет, с Олесей они общались по-разному, бывало и… на повышенных. Мягко говоря. Но вот такой злобы в голосе, обращенной к нему, такого разочарования – еще не было. Это болью резануло по сердцу, потому что даже когда она после приснопамятного концерта выступила с речью, где нецензурными были даже предлоги – он, как дурак, улыбнулся. Чем добесил еще сильнее. Но поделать с собой ничего не мог. Он был нужен, он был важен. За него переживали. И не за солиста, из-за которого мог сорваться концерт. За человека, который мог попасть в беду – пусть и по своей дурости. А тут? Что это все вообще значит?