Не сотвори себе кумира
Шрифт:
– Что за чертовщина! — И Миров, не заходя в кабинет, снял телефонную трубку секретаря райкома, в то время как все мы замерли в тревоге. — Алло! Товарищ Лохов? Здравствуйте, Павел Семенович! Миров говорит… Да, Миров… Ты не скажешь мне, за что арестовали Арского? Как, как? За какие связи? Ах, родство… Знакомство? Что Лобов? Лобов с утра должен быть в районе! Как, неужели и Лобов тоже?
Миров положил трубку, и мы вошли в кабинет, не закрыв двери. Перед столом редактора сгрудились почти все сотрудники. Длинный и близорукий ветеран редакции Михайлов, завсельхозотделом, тянулся позади всех голов, боясь пропустить что-нибудь.
– Оба арестованы, —
Что же все-таки случилось? Что сказал Лохов? За что арестовали сразу двоих? Миров опустился в кресло и с минуту молчал.
– Никаких подробностей Лохов не говорит. Сказал лишь, что против обоих есть какие-то материалы, уличающие их в связях с врагами народа… Чего-то он не договаривает.
– А что он может сказать по телефону?
– Да, верно. Ну что ж, подождем.
К концу дня просочились кое-какие подробности: Арский оказался не то родственником, не то старым другом ленинградского скульптора Томского, будто бы на днях арестованного, а Паша Лобов якобы когда-то, на заре туманной юности, примыкал к комсомольской оппозиции… Проступки не столь уж важные, и причины для ареста, да еще ночного и с обыском, казались нам ничтожными,
Работалось в тот день плохо. После обеда Миров поднялся и решительно сказал:
– Пойдем в райком, Иван, выясним. Нечестно будет оставлять в беде хороших ребят.
Бложис встретил нас с мрачной подозрительностью.
– Вам лучше знать, за что арестовали воспитанных вами работничков! — Его тон не предвещал ничего хорошего.
– Почему нам лучше знать? — взволнованно забасил Миров. — Мы не сыскное бюро, а орган райкома! Должны же меня хотя бы проинформировать из райотдела: ведь как-никак, а Лобов и Арский наши товарищи, коммунисты, работники районной газеты!
– Нам тоже пока ничего не известно, но коль скоро их арестовали, то, наверное, не зря! И вам следует все учесть и принять соответствующие меры…
– Соответствующие чему?
– Мне вас учить, товарищ Миров? В партии не может быть места врагам народа! Ясно вам это? — И Бложис принялся что-то искать в ворохе бумаг на столе, давая понять, что разговор окончен.
А Миров еще топтался на месте.
– Врагам, конечно, не может быть места в партии, о откуда они вдруг взялись?
– Пойдем к Аполонику, — потянул я Мирова за Рукав.
– Аполоника нет в райкоме, — не поднимая глаз от бумажек, буркнул культпроп. — Да он вам ничего нового и не скажет.
Нет, секретарь райкома мог сказать многое, если бы, захотел! В те годы уже была заведена новая мода-особые секретные списки на коммунистов, в чем-либо провинившихся в давности и попавших на заметку или в чем-то подозреваемых. Помнил я о них еще с 1933 года, с периода обмена партийных документов и чистки, когда однажды при мне тогдашний секретарь райкома Иван Федорович Шатров достал из стола какой-то довольно большой список и просматривал его. В то время я работал секретарем парткома 4-го фанерного комбината. Против фамилий в этом списке были примечания такого рода, как "исключен из партии тогда-то", или "был причастен к зиновьевской оппозиции", или "происходит из непролетарского класса".
Это были еще не досье, а просто списки ответственных работников и даже рядовых коммунистов, которыми по каким-либо причинам заинтересовались добровольные "радетели" и привлеченные осведомители. Об этих тайных
Злополучные списки время от времени передавались в НКВД "для профилактической проверки". В 1937 году эта проверка многим стоила долгих лет заключения и лагерей…
Много времени спустя, вспоминая эти списки, я задумался: кто из моих "доброхотов" мог быть на моей очередной лекции о международном положении, когда мне задали вопрос о Бухарине? Кто из них целых три года помнил мой ответ или тогда же, после лекции, донес в райком? Значит, я был уже не просто в списках, а на меня была уже заведена отдельная папочка-досье, куда до времени подшивались доносы, нужные и ненужные, — авось со временем пригодится…
Это были еще не проскрипции, как в Древнем Риме, но дело, видимо, клонилось к ним, и на основании их, как мы узнаем двадцать лет спустя, составлялись длинные списки ленинских соратников для ликвидации их "по первой категории". Утверждались эти списки Сталиным, или Молотовым, или обоими одновременно…
Партийное собрание в редакции, созванное по предложению райкома, состоялось через день. Выступавший на нем инструктор райкома Пустовойтов призывал собравшихся к революционной бдительности, повторяя давно известные всем призывы и лозунги из речи Сталина;
– Пора разбить и отбросить прочь прогнившую теорию затухания классовой борьбы на данном этапе. Надо ^быть бдительными, товарищи, и не давать возможности пролезать классовому врагу в наши ряды! А вы утратили революционную бдительность и допустили проникнуть в редакцию агентам классовых врагов, пролезть в самое сердце нашего органа, районную газету! Как это понять, товарищи?! Надеюсь, вы дадите здесь оценку своему ротозейству!
Особенно ретиво выступал Аркадий Козловский, недавно прибывший к нам из Ленинграда молодой кандидат партии. Но, кроме общих слов и пустых, трескучих фраз, он также ничего не сказал, закончив выступление дежурным предложением — исключить Лобова и Арского из партии как "врагов народа".
Я и так с самого начала собрания кипел от возмущения, но после выступления Козловского буквально взлетел на трибуну.
– Что мы знаем о Лобове, товарищи? — начал я. — Знаем, что он деятельный и активный во всех начинаниях коммунист, в прошлом хороший комсомолец. Из Института журналистики, который он окончил три года назад, получена похвальная аттестация. За время совместной работы в газете мы знаем каждый шаг и каждое сказанное им, написанное им слово. Это боевой и инициативный газетчик-коммунист… И что же, в сущности, меняется оттого, что он будто бы, как нам говорят, был причастен к комсомольской оппозиции? Но ведь за это нельзя сажать в тюрьму! Это не по-ленински! А всеми Уважаемый Миша Арский, проработавший здесь более?пяти лет, в том числе три года на посту ответственного секретаря редакции? Что плохого знаем мы о нем? Где доказательства, что он троцкист или что дальняя родня его или друг юности будто бы враг народа? Мы ничего волком об этом не знаем, у нас нет доказательств их виновности перед партией, не следует и торопиться с исключением. И можно ли судить их заочно? По Уставу "и это? Арест по одному лишь подозрению или по непроверенным данным еще не может служить основанием для Лишения наших товарищей партийного билета. Это мы всегда успеем сделать, когда вина их будет доказана следствием…