Не судите леди по одежде
Шрифт:
Он уволил главного редактора, как только её увидел. Но было уже слишком поздно.
Благодаря Уэсту позор девушки только возрос.
Она улыбнулась Лэнгли, и в голове Уэста промелькнуло какое-то воспоминание. Он не помнил, чтобы встречался с этой леди раньше, но не мог отделаться от навязчивой мысли. Что они уже разговаривали. Что она улыбалась ему точно так же.
Её называли леди с дурной славой, в немалой степени благодаря Уэсту. И не важно, что она обладала всеми качествами, которые ценились в обществе: молодостью, аристократическим
Возможно, красота имела первостепенное значение. Общество ненавидело красавиц почти так же сильно, как и дурнушек. Именно красота искушала, в конце концов, если бы Ева ею не обладала, быть может, змей оставил бы её в покое.
Но во всех грехах винили Еву, а не змея. Точно так же, как леди теряла репутацию, а не джентльмен.
Он снова задумался о том мужчине. Любила ли она его?
Мысль вызывала неприязнь.
Да, он поможет леди Джорджиане восстановить репутацию. Он сделает её звездой сезона. Задача была несложной: общество обожало газету сплетен и легко верило написанному. Несколько удачных статей, и леди Джорджиана выйдет замуж за своего виконта, а совесть Уэста успокоится и он сосредоточится на других, более важных делах.
Делах, касающихся его свободы.
– Ты не танцуешь.
Он ждал этой встречи, присутствовал на балу именно ради неё, но тем не менее похолодел, услышав рядом любезные слова, пропитанные фальшью.
– Я не танцую.
Граф Тремли усмехнулся.
– Конечно, нет.
Уэст был всего на несколько дней старше Тремли, знал графа всю свою жизнь и ненавидел его почти столько же. Но теперь Тремли стал одним из доверенных советников короля Вильгельма и обзавёлся десятками тысяч акров самой роскошной земли в Саффолке, которая приносила ему около пятидесяти тысяч фунтов в год. Он обладал богатством сказочного короля и благоволением настоящего.
Уэст намеренно сосредоточил внимание на Джорджиане, каким-то образом это помогало ему сохранять спокойствие.
– Чего ты хочешь?
Тремли изобразил удивление.
– Какой холодный тон. Ты должен проявлять больше уважения к тем, кто выше тебя.
– Будь благодарным за то, что я не избил тебя на людях, – сказал Уэст, отводя взгляд от Джорджианы, не желая, чтобы неприятный спутник обнаружил его интерес.
– Что за громкие слова. Как будто ты пойдёшь на такой риск.
Уэст всё больше раздражался, ненавидя страх, который пробудили в нём слова Тремли. Ненавидя самого графа.
– Спрошу ещё раз. Что ты здесь делаешь?
– Я прочитал твою статью, вышедшую на прошлой неделе.
Он застыл.
– Я пишу много статей.
– В поддержку отмены смертной казни за воровство. Дерзкий выбор, для кого-то столь... близко знакомого с ситуацией.
Уэст не ответил. Что тут скажешь в этом бальном зале, полном людей, которые не беспокоились о своём будущем. Не боялись своего прошлого.
Которые не ожидали, что, не ровен час, их разоблачат. Накажут.
Повесят.
Кружась
– Угрозы так утомляют. Если бы ты только принял положение дел. Я даю распоряжения, ты их исполняешь. Тогда бы наши беседы стали намного более приятными.
Уэст посмотрел на своего врага.
– Я владею пятью самыми успешными газетами в мире. Ты находишься в опасной близости от того момента, когда я уничтожу тебя одним росчерком пера.
– Ты владеешь ими благодаря моему великодушию. Тот росчерк пера станет последним, и ты это знаешь. Даже если тот закон пройдёт, – проговорил Тремли холодным тоном.
Будто Уэст был в состоянии забыть, что Тремли обладает такой властью.
Будто он мог забыть, что граф был единственным человеком в мире, который знал его секреты и мог покарать.
Однако у Тремли имелись и свои секреты, тёмные тайны, благодаря которым его могли повесить, если догадки Уэста были верны. Но пока он не раздобудет доказательств... у него не появится оружия против этого человека, который держал его за горло.
– Задам вопрос ещё раз, – наконец, проговорил Уэст. – Чего ты хочешь?
– В Греции идёт война.
– В нашем современном мире всегда где-то идёт война, – сказал Уэст.
– Эта почти закончилась. Я хочу, чтобы "Новости Лондона" выступили против мира.
Перед глазами Уэста предстало досье Тремли в его кабинете, в котором хранились нервные размышления людей, пребывавших в ужасе от того, что их имена придадут огласки. Размышления об этой войне. И о людях.
– Ты хочешь, чтобы я выступил против независимости Греции. – Когда Тремли не ответил, он добавил: – В этой войне участвовали и наши солдаты. Они сражались и умирали за демократию.
– А ты здесь, – ехидно заметил Тремли, – живой и здоровый. И на воле.
Уэст уловил смысл сказанного. Достаточно лишь одного слова графа, и Уэст будет уничтожен. Его до конца жизни отправят в тюрьму.
В лучшем случае.
– Я не буду этого писать, – сказал он.
– У тебя нет выбора, – сказал Тремли. – Ты - моя комнатная собачка. И лучше тебе об этом не забывать.
Правдивость утверждения привела Уэста в ещё большее бешенство.
Но долго это не продлится, если Уэст найдёт то, что ищет.
Он стиснул кулаки, отчаянно желая пустить их в ход и избить графа до полусмерти, как он мечтал сделать в детстве, когда над ним издевались. Причиняли боль. И чуть не убили.
Уэст сбежал в Лондон и построил чёртову империю, но каждый раз сталкиваясь с Тремли, он опять превращался в маленького мальчика.
В его голове промелькнуло воспоминание: он мчится сквозь тьму на лошади, которая стоит втрое дороже его жизни. В пять раз. У него на коленях устроилась сестра. Впереди маячит будущее. Безопасное будущее. Жизнь, достойная их обоих.