Не угаси лампадку!
Шрифт:
Вместе с москвитянами и безвозвратно уходила такая уютная и всегда неожиданная, хлебосольная и суетливая, бесконечно непознанная и таинственная старая Москва… Сколько же богатств было создано златоглавой, что её разрушение продолжается и до сих пор!? Мы и ныне становимся эмигрантами, никуда не уезжая от родного порога. Что осталось от твоих кривых улочек-закоулочек, проходных двориков и цветущих садиков, наша малая Родина, прелестная подруга детства и жизни многих-многих поколений?? Куда подевался весёлый детский гул белобрысых головок, сопровождаемый гневным окриком грозного дворника-татарина, которого, впрочем, никто не боялся: ведь дети прекрасно знали, что именно он их и не даст в обиду. Не скачут более во дворах мячики, не разрисован асфальт мелом в клеточки-классики с цифрами, по которым когда-то задорно прыгали девочки с торчащими в сторону косичками, не рассекают самодельный каток дошколята. И не услышите вы более по вечерам надрывно поющую семиструнную гитару, окружённую подростками,
Иногда я захожу в какой-нибудь маленький уютный московский дворик, знакомый мне с детства и доживающий последние дни в хаосе безликих новостроек первопрестольной, и он на короткое время поглощает мою беспризорную душу, и дарит ей безмятежные счастливые минуты воспоминания о давно минувших днях, и быстро пробежавшей шальной юности, и я с болью думаю о той, навсегда утраченной Москве, в которой жили мои дедушки и бабушки. С горечью бродила я по уютным городам Испании, Италии, Франции, Германии – почему история застыла там на века и никто не покушается на их самобытность? США, появившаяся на карте мира совсем недавно, можно сказать, вчера, по сравнению с Россией, и та кичится какой-то там культурой и архитектурой. И не клеймит позором свою варварскую, беспредельно кровавую историю, забыв, как ограбили до основания и уничтожали коренные народы и их страны, как подлостью и обманом вывозили африканцев, продавая наравне со скотом и истязая их на плантациях.
А ведь таких неповторимых городов и удивительного, как у нас, зодчества вы не найдете нигде в мире! Уничтожена западными варварами архитектура и культура православной Византии, а похищенными из неё сокровищами гордится «хозяйственная» Венеция, разорена и разрушена историческая часть прекрасной Сербии – Косово. А наши бедные прелестные провинциальные города погибают сами, вынужденно покидаемые их жителями.
«Застывшее облако бело-красных кружев»
Разве не убито в нас что-то?
Разве нас не обворовали духовно?
Рассказывая о Валентине, невозможно не вспомнить историю рождения Успенского храма, уничтожение которого болью отзывается в душе каждого русского человека, а в семье нашего героя рассматривалось как личная трагедия: ведь ни у одного поколения нашего рода вся жизнь, от крещения до отпевания, была тесно связана с этим храмом.
Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке знакома из летописей, по крайней мере, с 1511 года, но возможно, она была построена гораздо раньше, поскольку тогда упоминалась как уже давно известная. Она находилась на углу Покровки и Большого Успенского переулка, названного в честь храма, и первоначально была деревянной, а в 1656 г. воплотилась в камне на деньги жившего неподалёку прихожанина храма, купца Ивана Сверчкова. Возможно, и даже наверняка, и деревянная церковь была хороша, иначе на Руси и не умели строить, о чем свидетельствуют сохранившиеся памятники древнего деревянного зодчества, однако история об этом умалчивает, но храм, построенный архитектором Петром Потаповым, обладал поистине уникальной красотой.
Гармоничное и оригинальное здание было создано в стиле московского барокко. Пятиглавая Успенская церковь стояла на высоком подклете, окруженном прелестной открытой галереей-папертью. Она включала храм и пониженные относительно него симметричные и четырехугольные выступы, апсиду и притвор (то есть, алтарный выступ и пристройка перед входом), оба с главами на барабанах (цилиндрах). Восьмиугольный храм стоял на двухцветном (красный и белый) строении с четырьмя углами (восьмерик на четверике) и венчался главой на гранёном барабане, апсида и притвор – такие же по форме, но одноцветные, завершались главками на барабанах, на углах четверика красовались ещё четыре малых главки. Всего храм имел 13 глав, символизирующих Господа Иисуса Христа и Его 12 апостолов. К строению примыкала воздушная трёхъярусная шатровая колокольня с двумя широкими лестницами и невысокими шатрами с главками в основании центрального шатра, одна лестница выходила на Покровку, другая, с противоположной стороны, к палатам Сверчкова.
Багряно-красный
Златоглавая церковь Успения Пресвятой Богородицы стала одной из самых значительных и необычайных достопримечательностей Москвы, её называли «восьмым чудом света». Великий русский зодчий Василий Баженов отмечал «яркий национальный» облик церкви, характеризующийся целостностью и одновременно многосложностью строения. Всем нам с детства известен и любим сказочный храм Василия Блаженного, но немногие знают, что до революции первой и по красоте и по значимости в Москве считалась Церковь Успения Божьей Матери на Покровке, а он был лишь вторым. Конечно, трудно сравнивать эти два величайших шедевра русского зодчества допетровских времен, созданные в разные времена и в неодинаковом стиле, но оба они являлись для русского человека живым олицетворением первопрестольной.
Растрелли считал, что как архитектор родился в Москве, в момент встречи с Церковью Успения. Она настолько потрясла его своей воздушной красотой, что вдохновила на создание наиболее русского по стилю Смольного собора в Петербурге. Выдающийся архитектор и академик А. В. Щусев писал, что изящество и красота Успенского храма на Покровке потрясли его в юности и зародили желание стать архитектором. Не пропустил московской достопримечательности и придворный художник, и архитектор Екатерины Великой Джакомо Кваренги, создав с него великолепные рисунки. Горячо любил этот храм и как православный человек, и как ценитель истинной духовной красоты, великий русский писатель Достоевский. В каждый свой приезд в Москву он обязательно проходил пешком по Покровке, где дома до сих пор дышат многовековой русской историей, и устремлял восторженный взор к Успенскому храму, который был виден издалека – он выступал до теперешней мостовой (что впоследствии и преподносилось в качестве главной причины его уничтожения). Федор Михайлович шёл и церковью полюбоваться, и Богу в ней помолиться. Как чуткий писатель, он понимал, что только в древней столице, а не в западном Питере, можно вдохнуть чистый воздух православной Руси, насладиться многоголосным колокольным звоном «сорока сороков» и лицезрением такого чуда, как Успенская церковь. Даже Наполеон был настолько потрясён красотой воздушного храма, что самолично установил вокруг него караул для охраны от пожара и мародёров. Говорят, император планировал разобрать её по кирпичику и перевести в Париж. Не меньшее впечатление она произвела и на известного академика Д. С. Лихачева: «В юности я впервые приехал в Москву, и нечаянно набрел на церковь Успения на Покровке. Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Её лёгкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чём-то неслыханно прекрасном в окружении низких обыденных зданий. Её нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, её надо было видеть. Я жил под впечатлением этой встречи и позже стал заниматься древнерусской культурой именно под влиянием толчка, полученным мною тогда».
Ни одно поколение москвичей и гостей нашей столицы восхищала Успенская церковь и вдохновляла на созидание, она была истинно национальным символом древней патриархальной Москвы. Видимо, именно это кому-то очень и не понравилась – объявили, что храм мешает движению. Как же нужно было ненавидеть всё русское, чтобы уничтожить такую божественную красоту! Сначала он был закрыт, а затем, в 1936 году, разрушен.
Сейчас там, где стояла когда-то одна из самых красивых московских церквей, располагается маленький скверик, и остаётся только удивляться, как помещался такой величественный храм на этом крошечном кусочке земли. Нет теперь ни Большого, ни Малого Успенских переулков – по иронии судьбы их переименовали соответственно в Потаповский и Сверчков. А творение, обессмертившее этих двух по-разному великих и дорогих нашим сердцам людей, архитектора и купца, уничтожено навсегда.
Валентин
Валя не был ни пионером, ни комсомольцем, в классе он получил прозвище Царя-батюшки. Мальчишки его уважали (тогда было раздельное обучение), в пожелтевшей от времени школьной тетрадочке у нас сохранился «гимн В. С. Звереву», написанный третьеклассниками на нескольких страницах.