Не упыри
Шрифт:
У Даринки не сложилась семейная жизнь. Они с ребенком живут в городе, снимают квартиру. Мы предлагали ей вернуться домой – не захотела. Пожалуй, это и к лучшему. В селе есть жилье, но нет работы. Может, в городе она быстрее придет в себя после развода и снова выйдет замуж?
Два года, полные утрат. Надо все выдержать и пережить. После черной полосы будет белая. Да и ночь тоже всего темней перед рассветом…
… сентября 1990 г
Их без счета, самолетов с черными крестами на крыльях, несущих смерть. Слышен их однообразный, завывающий
– Мама! – кричу я и просыпаюсь.
Что-то и в самом деле грохочет. Прислушиваюсь. Это гром, и дождь шумит. Наверно, последний гром в этом году, потому что лето уже позади. Гроза удаляется, раскаты грома едва слышны, и вспышек молний почти не видно.
Начинает сереть. Спать уже не хочется. Мысли снуют и снуют в голове. И уже наяву, а не во сне, вижу себя девочкой лет пяти. Стоит сентябрь, время около полудня. Как и сегодня, роскошные вербы над речкой в моем родном селе смотрятся в тихое зеркало вод. И вдруг – самолет: страшный, с крестами, такой же, как снился сегодня.
– Дети, бегите, прячьтесь в окоп! – это мать.
Мы со всех ног в укрытие. А тут (и откуда он только взялся?) – наш краснозвездный самолетик. Вспыхнули неудержимой радостью глаза, и мы, как мышата, высыпали из укрытия. Стоим под яблоней, задрав головы. Завязался бой. Со свистом летят трассирующие пули. Нет, все-таки надо спрятаться. Кое-где уже вспыхнули соломенные стрехи хат. Сколько длился этот поединок, я не помню. Но намертво врезалось в детскую память, как загорелся краснозвездный «ястребок» и подстреленной птицей рухнул где-то за селом.
Столько лет прошло, а меня все мучают в снах ужасы того дня. Мысли путаются, перебивают одна другую. А на дворе уже рассвело. Я встаю с кровати, отрываю листок календаря. Сегодня первое сентября – самый важный праздник в моей жизни. Ставлю чайник на плиту и бужу Романа.
Первый урок в школе – «урок мира». Первый в этом году и в то же время последний для меня, потому что начинается последний год моей работы в школе. В будущем году я уже буду на пенсии, и в этот день мне придется валяться дома перед телевизором.
В классе вижу перед собой тридцать пар пытливых глаз, таких родных и близких. Спрашиваю себя: а не рассказать ли им сейчас обо всем, что я помню об ужасах войны, о том, что до сих пор вижу в снах немецкие бомбардировщики, слышу их монотонный гул и протяжный свист падающих бомб? Или о том, что все еще дрожу от страха, хотя и прошло больше полувека?
Я подхожу к открытому окну. И вдруг слышу гул самолета. Невольно вздрагиваю, а лица детей остаются спокойными. Ни один из них не обращает внимания на этот звук. И теперь я уже не колеблюсь, а твердо знаю, что сегодня расскажу им обо всем, потому что у меня и у моих учеников – совсем разное детство, если, конечно, можно считать те мои годы детством…
… сентября 1991 г
Никогда еще у меня не было такого ужасного первого сентября. Этот день у меня всегда ассоциировался с праздником. Еще совсем недавно я считала дни, оставшиеся
Сегодня я проводила Романа на работу, а сама осталась дома. По молчаливому уговору мы старались не касаться этой болезненной темы. Я старалась держать себя в руках, бродила по дому с тряпкой, вытирая несуществующую пыль. Но когда увидела в окно празднично одетых детей с букетами цветов, идущих в школу, не выдержала: заныло сердце. Оно буквально разрывалось на части, потому что впервые за всю свою взрослую жизнь я не спешила в школу. Я отошла от окна и безутешно расплакалась.
Едва дождалась Романа с работы.
– Как ты? – спросил он, снимая новый костюм.
– Какое-то странное чувство, – говорю я. – Все идут в школу, а я как отброс общества. Столько лет просыпалась раньше петухов, чтобы приготовить завтрак, а теперь могу валяться в кровати до семи. Странно – и все тут.
– Ты уже достаточно наработалась на своем веку. Можно и отдохнуть. Недаром же пенсию называют заслуженным отдыхом. Кто-кто, а ты его точно заслужила.
Я отвернулась, чтобы Роман не видел, как слезы застилают мне белый свет.
– Что с тобой, Марийка? – спросил он, поворачивая к себе мое лицо.
– Не могу! Я так не могу! Я не знаю, как я это переживу. Я чувствую себя лодырем, предательницей.
Роман прижал мою голову к своей груди.
– Поплачь, если тяжело. Один раз можно, чтобы потом окончательно успокоиться.
– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к такой жизни, – говорю я, всхлипывая.
– У новой жизни есть свои достоинства, – говорит он, поглаживая мои волосы.
– Какие?
– Мы будем больше времени проводить вместе.
А вечером к нам пришли учителя с охапками цветов. Тяжесть немного отступила. Но это не значит, что я быстро привыкну. Разве легко перекроить уклад жизни, сложившийся за несколько десятков лет?
… мая 1992 г
Как я устала от этих очередей, талонов, купонов. То нет этих самых талонов, то они есть, но, чтобы приобрести на них какую-нибудь вещь, надо потратить не один день. У Иринки родился второй мальчик, а я не могу купить ничего необходимого для ребенка. Нет даже детского мыла. Я выстояла четыре часа в очереди, но смогла купить только три бруска мыла на эти проклятые талоны. К сожалению, оно не детское, а туалетное. Пошла на следующий день к знакомым – меняться. Один кусок детского все-таки добыла. Скоро ребенок вырастет, а коляску для него им так и не удалось достать. Мне задерживают пенсию за пять месяцев. И когда закончится этот хаос? Непонятно…
… июня 1993 г
Я не очень верила, когда слышала от пожилых людей, что внуков они любят больше, чем собственных детей. Но сомнения эти развеялись, когда я сама стала бабушкой. Если бы кто-нибудь знал, как мы с Романом ждем лета, когда к нам привозят внуков! Убираем в доме, как перед праздником, что-то подкрашиваем, переклеиваем обои, считаем яйца в холодильнике – хватит ли на всех, по три раза на дню бегаем в огород посмотреть, поспел ли горох, и покраснели ли вишни в саду.