Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга
Шрифт:
– В суд? А я в прокуратуру еще на вас написала!
– Это правильно! Через прокуратуру вы быстрее до суда дойдете. Всего хорошего. До встречи в суде!
– Ой, доктор, миленький! Простите меня, дуру неграмотную! Я ведь как думала: по инвалидности получу, с зарплаты отложу, с вас вытребую – вот и будут у меня денежки на массажи, диету и бассейн! Вы мне еще вот что скажите, а то я другим не верю: мовалис мне можно пить? А амбене? Хотя что я горожу: амбене уже не выпускают….
Рассказываем тетке про мовалис и прочее. Еще раз говорим о способах реабилитации. Слушает, кивает и извиняется через слово. Ни в какие бассейны она, конечно, ходить
Anamnes vitae
Мужчина работал санитаром в больничном морге, а по выходным торговал мясом на Центральном рынке.
От Москвы до самых до окраин
Заглянула к нам в отделение девочка-москвичка. Год назад эта Люся еще была нашей, местной, из прибрежной деревни, но теперь всё – москвичка, и даже со своим личным москвичом. Привезла его с собой. Здоровый такой оболтус ходит за нашей девицей по больнице. Она всем его демонстрирует, как приз, а москвич смотрит на нее влюбленными глазами и все время кивает. Соглашается то есть.
У нас Люся была лаборанткой. Год отработала после окончания медучилища. Была «прикреплена» к нашему отделению. Редкой бестолковости девушка! Гоняли ее тут, как сидорову козу. Люся обиделась, нашла через Интернет вакансию в Москве, в какой-то частной лаборатории при очень частном центре и – уехала. Полгода проработала и выбилась в какие ни есть, но «старшие»: что-то она там контролирует и мелко руководит. Получает совершенно сказочные, по нашим представлениям, деньги. От своей молочно-восковой упитанности девица лечится бассейном и фитнесом. И то и другое ей оплачивает работодатель.
Говорю:
– Ты узнай, может, им старые хирурги нужны? Я много не запрошу.
– Ой, там никто никому не нужен!
Липкин хихикнул:
– Что, на москвичек потянуло?
– А то! Москва – не Тула: можно и без своего самовара поехать.
Люся говорит:
– Про врачей – ничего не скажу: не узнала еще хорошо, но сестры и лаборантки – совсем работать не умеют и не хотят!
– Иди ты! От кого мы это слышим?! Хотя если ты у них – звезда, то…
– Да! Нас, оказывается, хорошо учили. А они простейшего не знают! Научились кнопки на анализаторах нажимать, а что к чему – не понимают!
Не знаю, не знаю… Хотя у нас многие врачи уехали в Москву. При этом – уехали не лучшие, а все те, кто не смог пробиться у нас. И еще я заметил, что практически нет у нас в больнице успешных врачей, которые закончили бы московские вузы. Те, что периодически появляются, у нас – не приживаются. Бледно они как-то выглядят на фоне борзых провинциалов.
Из Питера – гораздо лучше ребята. Но самые толковые – из периферийных мединститутов. Особенно хороши – из Петрозаводска, Архангельска. Может быть, толковые в Москве пристраиваются, а к нам едут «неудачники»?
Мой хороший в прошлом приятель анестезиолог Равиль уехал в Москву.
Года через три, оказавшись по делам в столице, я ему позвонил. Думал: ох и встретимся, ох и выпьем под разговоры о былом! Приятель долго и уклончиво экал и мэкал в трубку, мучительно что-то соображая. А казалось бы – такое простое дело!
Назначил встречу в кафе. Скучно посидели полчаса. Равиль томился и ерзал на стуле. Распрощались без сожалений.
А вот молодой коллега Архангельский уехал три года назад в Норвегию. Мы с ним и не дружили. Так, деловые отношения:
– Как же они меня затрахли, в этой Норвегии, как затрахли! Не могу больше…
То ли это приятели у меня разные, то ли на них место пребывания по-разному действует! Но ничего – прижился Архангельский у норгов.
Третий год уже не пишет и не звонит.
Anamnesis vitae
В диспетчерскую «скорой помощи» поступает вызов: «Болит живот». Отправляется фельдшер. Минут через 15 перезванивают: «Почему не едете?» Диспетчер вежливо объясняет, что бригада отбыла и скоро будет. Вызывающий: «Так он же кровью истечет!»
Диспетчер: «При чем тут кровь? У него же живот болит?»
Ответ: «Ну да – болит, потому что у него из живота нож торчит».
Немая сцена. Вызывается милиция, вдогонку фельдшеру посылается реанимационная бригада.
Обручальные шунты
I
Из иных больных жизнь колом не вышибешь. Бывает, оперируешь такого, а все прахом идет: кровь свистит из всех дыр, ткани рвутся, в ране тесно, инструменты срываются. Больной тем временем просыпается и норовит с операционного стола сбежать. Его анестезиолог за ногу ловит в самый последний момент. Такого натворишь в самом нутре организма – смотреть тошно! Стыдливо прикроешь всю эту окрошку бледной кожей. Ушьешь ее особым подарочным вариантом косметического шва. С молитвой, но без всякой надежды. Гемостаз-то на соплях [21] , мозг – отечен, крови потеряли полведра.
21
Гемостаз – остановка кровотечения, возникающего во время операции.
Здесь хирург не уверен, что надежно остановил кровотечение.
Глядь, а на следующий день этот болезный уже вдоль стеночки к сортиру пробирается, пряча сигарету в рукаве! Да кури ты, дорогой, на здоровье, не таись! Я бы тебе и выпить налил ради такого счастливого случая, да у самого нет ни грамма. Не поднесли еще.
Но есть больные противоположные. Жизнь в них – еле держится. Только тронешь такого скальпелем или введешь препарат, который мы уже сто лет не одной тысяче больных вводим, и – abs! – всё по нулям: ни пульса, ни дыхания, ни прочих признаков недавно еще вполне счастливой жизни. Умер с дискуссионным прогнозом на оживление.
И что особенно печально – ничем те и другие больные до врачебного вмешательства не отличаются!
II
Жизнь некоторых наших нейрохирургических больных висит на тонкой силиконовой трубочке диаметром со стержень разовой шариковой авторучки.
У многих больных с опухолями головного мозга развивается гидроцефалия. В естественных полостях мозга начинает скапливаться излишнее количество жидкости – ликвора. Маленькие эти полости (желудочки мозга) превращаются в раздутые водой баллоны.