Не верь глазам своим
Шрифт:
— И когда-нибудь мы с тобой туда обязательно съездим…
— Невероятно! — Лайла в восторге, пока до нее не доходит смысл сказанного. — Что?
Выкрутиться из этой ситуации невероятно сложно. Но парень все же справляется:
— Да! Когда-нибудь настанет момент, когда я захочу рассказать всему миру о себе вне сцены, о моей жизни и о моей любимой. И мне бы очень хотелось, чтобы для этой книги интервью у меня брала именно ты. И на обложке будет фото заката с той самой крыши. Я уверен, ты будешь очарована!
Интервью продолжается, диктофон работает. Джей глубоким бархатным голосом отвечает на очередной вопрос, приправляя простой ответ тонкими наблюдениями и неочевидными
— Я мозгами понимаю, Эван, что никак ему не помогу. Но меня просто рвет на части от того, что я не там сейчас. А еще мне обидно, что он просто отказался от любых контактов со мной. Неужели ему совсем не нужно наше общение? — Жасмин уже третий день не может прийти в себя после того жесткого отказа, что она получила от Клемана. Вместе с этим разочарованием, ее постоянно донимает и память, которая постоянно подкидывает новые кусочки пазла, а еще постоянное беспокойство из-за того, что сеансы с доктором Рэй пришлось прекратить. Ей отчаянно нужно было привести мысли в порядок. — Мне так плохо… Мы можем устроить сессию?
— Я бы предпочел поговорить. — Эван сказал это как бы между прочим, но Жас поняла, что парень не настроен на игры. — Для начала: что стало причиной твоей обиды?
Они проговорили почти два с половиной часа, и Жас стало легче, но той беззаботной пустоты в голове, как после сессии, у нее нет. Ее немного расстроил отказ, но у Эвана всегда есть свои причины, поэтому девушка смирилась, чтобы снова попробовать завтра. Ей очень не хватало того ощущения легкости, которое появляется после выплаканных слез, выскуленных стонов и опустошающих оргазмов. Но выбирать не приходится: упрямый, непоколебимый парень — единственный, кто может ей это дать. Они разговаривали о ее проблемах почти каждый день, иногда становилось легче, иногда нет, и только когда было совсем уж невмоготу, и на горизонте маячил призрак подступающей прострации, мужчина давал ее телу и мозгам долгожданную разрядку.
После последней сессии на ее теле остались синяки от ремней и укусов, но это ерунда по сравнению с летящей походкой и окрыленным взглядом. Эван смотрел на эти изменения с печалью и мрачным пониманием, но ничего вслух не сказал. Только предложил найти ей доктора в штатах, но в эйфории после этой ночи девушка только отмахнулась. Мужчина решил попробовать еще раз позже.
Клеман очень хочет чувствовать облегчение и утешение в объятьях матери, но не выходит. Не выходит просто положить голову ей на плечо, расслабиться и позволить гладить себя по голове, обещая, что все будет хорошо. Он выдерживает всего несколько секунд, после чего отходит и рассказывает маме последние новости. Они стали чужими людьми, и Клем в слишком серьезном раздрае, чтобы позволить себе тратить силы и притворяться. Риччи все еще не пришел в себя. Прошло уже намного больше, чем сорок восемь часов, но Риччи все еще не пришел в себя! И Клеман ходит по залу ожидания, все больше обуреваемый злостью. Нервов, чтобы винить себя, уже не хватает, поэтому на смену апатии и смирению приходит злость. Она разрывает на части, понуждая срываться с места на поиски тех, кто так покалечил его брата. Его младшего брата — солнечного, смышленого, симпатичного и очень оптимистичного ребенка, которому вчера исполнилось пятнадцать. Кто мог
Терпение заканчивается, и Клеман почти уходит из больницы, благо сменная одежда есть, но все же возвращается: что будет, если Риччи проснется, а брата не будет рядом, а брат будет сидеть в баре «У Тима», чтобы встретиться с таинственным помощником, который на крайний случай оставил контакт? Туда можно будет и позже заглянуть.
Мама обливается слезами, поняв, что никакие дополнительные подработки не помогут сына привести в сознание. Даже деньги, которые можно заработать, здесь не нужны. Сын все еще не приходит в себя, а телефон разрывается от звонков с работы — она нужна в офисе, она нужна на конференции, она нужна на совещании. Сыну она сейчас не нужна, о чем ее и ставит в известность Клеман:
— Мама, приведи себя в порядок и поезжай на работу. Здесь ты ничем не поможешь, только с ума будешь сходить. Отвлеклись, я позвоню, когда Риччи станет лучше.
И женщина соглашается. Неожиданно испытывают облегчение оба — и мать, и сын.
У Клемана очередной виток злости на весь мир, и он готов уже выйти из зала ожидания, где практически поселился в эти дни, когда Риччи переводят из реанимации в палату. Он в сознании. К нему пускают всего на минуту, он выглядит неожиданно бодро и свежо для своего положения. Но на вопрос: «Кто?» он только печально улыбается и отрицательно машет головой. Знает, но не скажет. Это выражение лица что-то напоминает старшему брату, искра этого понимания прошибает позвоночник, но Клеман покорно ждет, пока Риччи снова заснет, набирает маме с новостями, но ограничивается в итоге смс: она снова занята.
И со спокойной душой и жаждой мести идет в довольно злачный район города, где располагается «У Тима». С помощью брата или без нее, но те, кто поднял на него руку, поплатятся.
По дороге — почему-то ходить пешком вошло в привычку — он проигрывает в памяти их разговоры, дружеские перепалки, редкие моменты искренности.
— Ты ведь не разлюбил свою ненаглядную? — парни сидели перед телевизором с миской попкорна на коленях.
— Знаешь, Риччи, я даже не уверен, что могу ответить тебе на этот вопрос. Все мои чувства будут заморожены, я не уверен ни в чём. — Клеман ответил максимально искренне, надеясь, что брат наконец поделится с ним своими проблемами.
— Но ты общаешься с ней почти каждый день. И ты сияешь после каждого её звонка.
Парень вздохнул:
— Да, это так, но я не уверен, что я сияю из-за того, с кем общаюсь. Скорее сейчас она разнообразит мою жизнь. А это то, чего мне категорически не хватает. Я искренне благодарен ей, как лучшей подруге. Но не нужно смешивать чувство благодарности с чувством любви.
— Ты прав, эти два чувства легко перепутать. — Риччи немного помолчал, будто примериваясь, как лучше продолжить беседу. — Скажи, если бы ты имел выбор, ты бы полюбил Жасмин?
Клеману даже не понадобилось долго размышлять об этом:
— Думаю, да, она… Единственная в своем роде. Но тогда, когда влюблённость была нежной, но яркой, не думаю, что у меня был выбор.
— Вот и у меня выбора нет, — прозвучало тихо и очень печально.
— Мы не можем выбирать, что нам чувствовать, но мы можем выбрать, как нам действовать. Поддаваться этим чувствам или нет, зависеть от них или нет. Показывать их или нет.
— Но как? И что мне делать, если я не могу? Не могу контролировать себя, не могу отказаться от… — Было видно, что Риччи искренне заинтересовался этим вопросом, но осекся, видимо, не готовый открывать остальную часть истории.