Не верь глазам своим
Шрифт:
— Я, — за ним последовал поцелуй за ушком, — тебя, — снова поцелуй, теперь в шею под ним, — хочу, — и ее язычок скользнул в ухо, заставляя Генри выгнуться и застонать, вжимаясь болезненно напряженным членом в колено девушки. — И мне все равно, где. Я хочу сейчас. — Лайла прикусила мочку уха.
Положив обе руки на талию, он приподнял нетерпеливую девчонку — благо высота салона позволяла не удариться головой о потолок — и усадил обратно на пассажирское кресло. Поправив сильно выпирающее достоинство, чтобы не было так больно, он повторил ее движение, разложив сиденье в горизонталь, лег рядом с ней и, ловким движением расстегнув ее джинсы, опустил руку в трусики, ощутив приятную горячую влажность. Впившись в ее губы, он покусывал то верхнюю, то нижнюю, проникая пальцем все глубже, то добавляя второй, то убирая, повторяя большим пальцем движения языка у нее во рту. Стоны разрывали пространство салона, отражаясь от окон, пока Генри с каким-то остервенением терзал губы девушки, доводя ее до экстаза. Она ерзала на сиденье, пытаясь освободиться от штанов, развести ноги шире, предоставляя более легкий доступ к жаждущим прикосновений местам. В этот раз все не было бы неожиданно, Лайла ждала разрядки, сжимая и царапая ногтями обивку машины, пытаясь уловить такт, с которым двигались пальцы внутри нее, пытаясь отвечать на поцелуй, но парень сминал ее попытки безжалостным напором своего языка. Через мгновение манера поцелуя изменилась, и он мягко проскользнул языком в ее рот, касаясь неба, а внизу смял ее плоть и чуть повернул пальцы. И девушка выгнулась, задыхаясь в беззвучном крике.
Генри провел ладонью
— Опять ты остался ни с чем. А я хотела тебя… — Она не двусмысленно указала на выпирающие джинсы.
— Наберись терпения, любимая. Всему свое время. Надеюсь, я хоть немного умерил твой пыл… — он подстроил сиденье и снова завел мотор.
Покатавшись по местности, они прибыли, наконец, в город, где первым делом пробежались по магазинам. Генри не терпелось переодеться.
Пообедав в потрясающей кафешке с домашней кухней, они снова отправились в путь. Лайле позвонила тетя Агата с наставлением срочно связаться с мамой, потому что оправдания заканчивались. Услышав счастливый голос племянницы, женщина моментально успокоилась и пообещала сильно обидеться, если та не познакомит ее со своим похитителем. Звонок родителям принес много неудобных вопросом, и небольшое чувство вины. А следом за виной перед родителями возникла вина и перед друзьями. Она игнорирует их целый день, даже не узнав, как они провели время в лицее без нее. Все ли у них хорошо…
Но вид из окна быстро разогнал тоску — лестничный сад, только-только распускающийся, создавал неписаную картину, постоянно меняющуюся по мере смены угла зрения. Прогулявшись по нему, они вновь отправились в путь. Природа за окном завораживала, а разговоры обо всем на свете с любимым человеком делали день наполненным и живым.
Столько эмоций в один день утомили девушку, а плотный ужин в постоялом дворе «У Анри» — такие, оказывается, еще бывают — сморил ее окончательно. У Лайлы хватило сил только на то, чтобы отправить смс Жасмин. Укладываясь в постель в новой пижаме — Генри настоял на том, чтобы купить ее, иначе можно замерзнуть ночью — она успела пробормотать только «Все равно ты от меня не отделаешься, и когда-нибудь я все-таки завладею тобой, Генри. Я же все-таки мадам Мелье» — она уснула.
Генри снился очень неприличный сон. Обычно его подсознание не радовало его настолько красочными и яркими образами, но он будто наяву чувствовал то, что ему снилось. А сегодня, после целого дня поездок и впечатлений, тот краешек сознания, который не был поглощен эротическими фантазиями своего хозяина, совершенно не ожидал еще и во сне испытывать шквал эмоций. Лайла вдохновляла его на написание совершенно новых работ, и вторую ночь подряд он набивал на ноуте отца идеи, композиции, варианты исполнения старых песен. В нем будто проснулся творческий вулкан, и Генри знал, кто этот вулкан подогревает. Напитавшись за день энергией любимой, он пытался запечатлеть это как можно скорее, чтобы не пропустить ни одного прекрасного фрагмента, подаренного ему его музой. Несмотря на то, что спящая Лайла манила его сонным теплым телом, он сопротивлялся до последнего, чтобы успеть набросать как можно больше заметок, создать материал, с которым дальше можно будет работать… Сегодня часы показывали половину третьего, когда он сдался и отправился к сверкающим пяточкам под одеяло, заснув почти мгновенно.
Но и тут — в царстве Морфея — ему не удалось отдохнуть. Образ Лайлы, вытворяющей невероятно откровенные вещи, заполнил пространство сна. Он слышал отзвуки ее стонов, вторящих его, проводил рукой по волосам, прижимая ее голову к твердому, влажному от ее слюны, выпирающему у нее изо рта достоинству… Внезапно тот же краешек сознания, который удивлялся яркости его сновидения, запечатлел еще одну вещь — он чувствует своей ладонью мягкость и шелковистость ее волос, а бедрами и низом живота приятно щекотящие его прядки, так игриво спадающие ей на лицо, когда она поворачивает голову. Генри мгновенно проснулся, чтобы обнаружить уже без всякого удивления Лайлу в самой непристойной позе, которую он вообще видел. И это зрелище вызвало у него глубокий разрывающий хриплое от возбуждения горло стон. И прежде, чем взять себя в руки, он зарылся второй рукой в волосы девушки, направляя ее, поглаживая по голове, будто поощряя. Ощущая движения высунутого языка вдоль всего члена, он не мог заставить себя убрать руки, а тихие стоны девушки выбивали все мысли из головы будто иерихонскими трубами. Каким-то нечеловеческим усилием он все-таки превозмог себя: он обхватил ее голову и отстранил от себя, заставляя влажный блестящий в свете луны орган с легким звуком выскочить из ее рта и со шлепком о его живот приземлиться на кубики пресса. Все это выглядело настолько беспредельно пошло, что в голове его снова помутнело, а разочарованный вздох Лайлы, и ее инстинктивное движение головой, продиктованное желанием вернуть выроненное достоинство обратно, едва не сломили крепость его сопротивления. — Поднимайся ко мне, моя проказница. Не думал, что ты решишься на изнасилование своего любимого… — Хриплым севшим голосом Генри пытался найти нотки юмора и отвлечься от пульсирующего желания, отдающегося болью в мошонке. — Так не пойдет. — Она разочарованно поднялась к нему, укладывая голову на плечо и перекидывая ногу в пижамных штанах ему на бедро. — Я тоже хочу доставлять тебе удовольствие… — Ты прекрасно справляешься с этим, когда стонешь от моих прикосновений. — Парень мурлыкал, пытаясь отвлечь девушку от событий ближайшей минуты. — Ты же понимаешь, что я имею в виду. Я хочу, чтобы ты это удовольствие испытывал… Сам. Почему ты не позволил мне?.. Почему ты не позволяешь мне этого? Что-то не так? — Голос ее был взволнованным и немного обеспокоенным. — И вообще… — Она встрепенулась, вскидываясь на кровати, стягивая с них обоих одеяло. — Это не честно! Я не могу себя сдерживать. И если хочу тебя, то честно тебе об этом говорю, а мое тело только подтверждает это. А ты! Ты как каменный, ей богу! Ты не можешь меня просто трахнуть? Генри смущенно привстал на локте, опираясь на подушку: — Во-первых, не нужно пытаться разбудить весь постоялый двор… Это, конечно, не семейный отель, но нас и отсюда за такое твое поведение могут «попросить»… — Кто бы говорил, твои стоны были слышны, наверное, даже на первом этаже… Парень вскинул бровь: — Да? Ну и кто в этом виноват? — Девушка невинно похлопала глазками. — Во-вторых, ты права, я не могу, а точнее не хочу просто тебя хм… — он замялся — просто тебя трахнуть. Я безумно хочу заняться с тобой любовью. И не думаю, что кто-то или что-то сможет меня остановить в моем желании. Но всему свое время, Лайла, поэтому прошу, наберись терпения… Я уверен, что еще пару дней ты вполне способна потерпеть. — Но почему мне нельзя сделать тебе приятное, пока не настанет так деспотично выбранное тобой единолично, между прочим, время и место? — Если хочешь, считай это моей прихотью… И… Я не знаю, как еще тебе это объяснить… Если ты заметила — это единственное, чего я тебе не позволяю… Лайла фыркнула: — А я считаю, что любимой можно позволить делать все, что она захочет. А я хочу… — и она снова стала спускаться на коленках к его пояснице — почувствовать тебя во рту, довольствуясь не только той сладкой капелькой, что успела слизать, а всем, что ты можешь мне предоставить… — У Генри прервалось дыхание от того, насколько вульгарно и сочно звучали ее слова. Он и не подозревал, насколько близко подошел к ммм… развязке. — А я и не знал, что ты такая опытная и голодная тигрица… — он опять попытался
– Лайлы со мной не было. Мы встретились позже. Но причин врать у меня нет.
— Вы не возражаете, если мы осмотрим машину? — Нет, не возражаю, но вынужден повторить свой вопрос… — Генри прямо и серьезно посмотрел на полисменов, и старший кивнул. — Вы выезжали их зоны оранжевой тревоги. Пропала девочка, и мы имеем подозрение, что в машине, с которой вы столкнулись, преступник перевозил дитя. Уже на пути к внедорожнику, Генри прокручивал у себя в голове новую информацию. Машина казалась серой, и это все, что он помнит, кроме света фар. Больше в таком ливне он ничего не разглядел. И он совершенно не видел ничего полезного в осмотре его транспорта. Но полисмены взяли пробы краски — оказалось темно-синего цвета, и что-то между собой обговорив, вернулись к паре напряженно молчавших молодых людей: — Вам придется проехать с нами для дачи объяснений. Генри кивнул и отошел позвонить. Лайла осталась одна, снова переживая те моменты, которые, как она думала, остались в прошлом. По ее вине ее любимый человек чуть не погиб… Он обеспокоенно поглядывал на ее сгорбленную спину. Через 15 минут он взял ее за плечи и увел в трактир, чтобы напоить горячим чаем. Он очень хотел успокоить ее, но все его ободряющие и нарочито жизнерадостные слова никак не отражались на грустном настроении девушки. Снова отойдя к двоим полисменам, Генри о чем-то резко с ними переговаривал, а к Лайле за столик подсел седовласый бородатый дедушка. — Милая, в твоем возрасте так хмуриться очень вредно для здоровья. Что случилось? Подняв грустные глаза на незнакомца, она только покачала головой, показывая, что она не хочет об этом говорить. — Тогда послушай старика Анри, он дурного не посоветует. Никто не безгрешен, и все совершают ошибки. Главное, можем ли мы прожить жизнь, простив себя за них, и каждый следующий день встречая, как подарок, дающий нам шанс их исправить, и больше никогда не повторять. А грусть — это дурное болото. Ничего доброго она не приносит. Укорять себя за то, что осталось за спиной — это как стоять на месте, привязанным к этой дубине. — Он показал короткую палку, служащую стопором входной двери. Любая привязь с нее соскользнет в мгновение. — Если есть шанс делать любимого счастливым, жуткая глупость его не использовать! А зачем же сейчас делать так, чтобы потом жалеть об упущенных минутах? — он ласково погладил ее по голове, как когда-то в детстве делал ее дедушка. И ушел, тепло улыбнувшись напоследок.
Генри подошел к ней, и нежно положил руки на плечи: — Поехали, мы, конечно, пропустим одну остановку в нашем маршруте, но, уверен, что это не омрачит наше путешествие.
– А как же полисмены? — Лайла была все еще задумчива, но спина ее выпрямилась, а тени под глазами не так выделялись. Встав из-за стола, она попыталась найти глазами старика, что с ней говорил, чтобы поблагодарить, но его нигде не было…
— Я позвонил отцу, и он связался с адвокатом. Им незачем нас никуда вести. Мы смогли здесь разобраться…
Лайла широко улыбнулась и обняла его. Он с облегчением вздохнул и ответил на улыбку:
– Радость моя, как же я люблю, когда ты улыбаешься…
Комментарий к Мадам Мелье Спасибо, что все еще со мной узнаете историю полюбившихся героев в моей интерпретации… Как вам даются более объемные главы? Или лучше вернуться к трехстраничному варианту?
И еще вопрос: стоит ли мне так часто обращать внимание на чувственную сторону взаимоотношений героев, или особая интимность некоторых моментов смущает читателей, и лучше оставаться в рамках романтики без постельных сцен?
====== Турнир. Открытия ======
Все еще немного обеспокоенная событиями сегодняшнего утра, Лайла, тем не менее, не прекращала улыбаться. Серьезный профиль Генри был для нее светящимся маяком, который не давал погаснуть и ее улыбке. С удовлетворением отметив утром, что за два прошедших дня состояние Генри значительно улучшилось, она старалась не впадать в панику и сопротивляться приступам самобичевания, намереваясь сделать счастливым мужчину, сидевшему рядом с серьезным лицом, глубоко о чем-то задумавшись.