Не время для нежности
Шрифт:
Обратный путь до гостиницы Юстина тоже проделала пешим ходом. Возвращалась другой дорогой, изучая улицы и переулки, примечая места, которые могут оказаться полезны. Грязный раскаленный воздух драл горло, но она не замечала этого.
Дочь Тысячеглавой не боялась слежки со стороны городской стражи. Мало ли по каким причинам вызвал ее Выворотень — в крепостных стенах и за их пределами у него хватало недоброжелателей среди ночных охотников за чужим добром. Возможно, пригласил как раз затем, чтобы однажды немного проредить их количество.
Вхожие в Ратушу толстосумы могли не заботиться о невредимости собственной шеи. Со стороны Хозяина подворотен им пока ничего
Гостиница поутихла: разморенная духотой прислуга, словно отожравшиеся и оттого медлительные личинки, бродила она по темным коридорам. Из обеденной доносилась пьяная болтовня. Юстина поднялась в номер и долго сидела там в кресле у закрытого окна, наблюдая как солнце, садясь, оглаживает лучами ржавый металл фальцевых кровель. Тени от граненых колонн, тут и там разбросанных по крышам старого города удлинялись не спеша. Дело шло к закату.
Мыслями она возвращалась в родные места, на запад — ожидала совета. Но что-то мешало девушке, неизменно возвращая ее к реальности.
Тысячеглавая мать, вместилище боли Разделенного мира, нередко говорила с Юстиной о трудностях, с которыми не раз придется столкнуться. Обычно она заходила издалека, рассказывая притчи об отшельницах в горах вокруг небольшой тогда еще деревеньки Чулуш. О далеких временах, когда Сар-города и на карте не было — там росли леса, макушками касавшиеся небес из воздушно-белой ваты, да бродили в зеленых зарослях пятнистые косули — странные и смешные пугливые звери на тонких ногах. Народ западного края называл эту местность не иначе как тайхой.
Редкий человек находил в себе смелость углубиться в обитель темных духов на несколько дней пути, еще реже выжившие возвращались домой. Они приносили слухи о Первых Высших, облюбовавших глубины непролазной чащи. Им дарована была власть над чадящими железными чудовищами, пожиравшими лес и его обитателей. Когда кончилась пища, они ушли — исчезли незаметно, как и появились. Почва, пропитанная вязкими маслами, да скелеты повиновавшихся им тварей — вот и все, что напоминало о них.
Потом пришли Вторые. Их прибытие не прошло бесследно: поселившись за дальним окоемом, отравили воду с запада от гор. Мутная дурно пахнущая жижа давала жизнь одним невиданным раньше тварям, и отбирала ее у прежних обитателей. Отшельницы видели, как мелел бескрайний океан, и гибли птицы. Рыба умирала на иссохшей земле. Тогда они спустились в селение, среди них была Тысячеглавая мать. Она слышала от пришедших с востока людей, что на остовах исполинских чудовищ в некогда великой тайхе строится город.
Затем были Третьи, после которых воздух стал сух, а ледяные шапки, что венчали вершины гор, растаяли. Озера превратились в пруды и лужи, а реки уподобились ручьям. К счастью, из них все еще можно было пить. Но Тысячеглавая мать уже познала и сохранила ненависть, положив начало той, кем и являлась сейчас.
Шло время. Росла Чулушта, превращаясь в центр западной окраины мира. Одно оставалось неизменно — Тысячеглавая мать, делившаяся с дочерьми толикой боли, гнева и ненависти, что она собирала вдоволь, когда вновь появлялись Высшие. Они приходили из ниоткуда, принося с собой неизвестность, и уходили в никуда, исчезая так же быстро, как и предыдущие поколения. С их уходом неизбежно терялась часть важного, без чего мир необратимо менялся и трещал по швам.
С юга наступала пустыня, с севера —
Едва ли Тысячеглавая мать желала бы такой участи для своих дочерей. Она воспитывала их, ожидая появления Высших.
И через сотни лет свершилось — они пришли. Неуловимо похожие на людей, и настолько же отличные от прежних пришлых: им оказалась ведома магия, им подчинялись Огненосные скаты — неведомые доселе существа, два раз в год чертившие лишенное облаков небо.
Пришельцев тяжело было найти, они умело прятались. Сливались с обществом, надежно покрывая друг друга. Но иногда их круговая порука давала сбой. И тогда сестры рассказывали, как с наслаждением срубали голову с шеи, отмеченной круглой синюшной меткой. А после, предавали тело огню, возвращая тьме исторгнутую ею душу.
Юстина поднялась с кресла, вышла из номера в коридор. На этот раз по пути на лестницу ей никого не встретилось — и хорошо. К чему лишнее стеснение и разговоры, которые принесут с собой незнакомцы. Будет лучше, если ее прогулка останется незамеченной.
Сделав пару крутых витков, ступени наверху окончились дверью.
Открыв ее, девушка вышла на крышу, выстланную слоем мелкого круглого камня. Сбросила тапочки и, шагнув из-под навеса, пошла босая вперед. Солнце, убавив пыл, ложилось на подернутый сизой дымкой горизонт, но стопы все равно обжигало. Впрочем, она совсем не ощущала этого, поглощенная открывшимся перед ней видом: старинные здания были похожи на умудренных опытом воинов, которые сомкнули ряды и замерли так, ожидая приказа на штурм вознесшейся к небу крепостной стены. За ней блестела тонкая нитка железнодорожных рельс.
— На вашем месте я бы поостерегся, — услышала она, когда решила забраться с ногами на парапет. Не дослушав, прислонилась спиной к колонне. — Все-таки два этажа до мостовой…
Это был студент, виденный Юстиной утром в обеденном зале. Следил? Как она его пропустила?
Паренек находился в пяти шагах от нее и не решался подойти ближе. Бросив на него деланно-равнодушный взгляд, отвернулась молча.
Робкий юноша был симпатичен ей — смог развеселить тогда; и она могла бы сделать так, чтобы он почувствовал себя увереннее — дочери Тысячеглавой умели получать удовольствие от жизни, это не возбранялось, но… Пока не время. И будет ли оно теперь — неизвестно. Фибус Лориани задал задачу, над которой стоило подумать.
Ночью она свяжется с Мамой, и они решат, как поступить правильнее. Точнее, у девушки уже созрело несколько решений, но она еще не могла остановиться и выбрать подходящий путь. Планы «А», «Б» и «В» переплетались, образуя причудливый клубок из возможностей и порожденных ими цепочек случайностей.
Они разительно отличались — эти действия и их результаты. Зависели не столько от ее реакции, сколько от времени исполнения, которого на подготовку оставалось катастрофически мало.
Ни один из надуманных путей не нравился, потому что любой из них представлял собой громоздкую неповоротливую конструкцию, готовую развалиться при малейшем неверном движении, а окончание почти каждого лежало за пределами ее физических данных. Она была далеко не лучшей из сестер, но и не худшей; видела развитие событий на десять, а то и двадцать шагов вперед — но сейчас не укладывалась в расчеты. И затруднилась бы ответить, когда сможет остановиться, если станет претворять их в жизнь — это пугало и злило одновременно. Вариативность развития событий уходила в бесконечность.