Не время для одиночек

Верещагин Олег Николаевич

Кажется, такое равнодушие покоробило девчонку. Она сменила тему разговора:

— А ты учишься?

— Я экстерном школу закончил, мне ещё только двенадцать было. А год назад вообще сбежал отсюда подальше, говорю же — вот, вчера вернулся.

— А что дальше делать будешь? — кажется, Колька в глазах девчонки становился всё более интересной личностью.

— А я и не знаю пока, — спокойно признался юноша.

— Погоди… постой… — девчонка, кажется, была растеряна и сбита с толку. — Но тебе же нравится что-то делать?!

— Как тебе сказать… — Колька посмотрел на небо. — Я многое умею делать хорошо, правда. Вожу вот этого парня, — он щёлкнул по бензобаку. —

Стреляю. Дерусь. Могу работать в артели рыбаков, охотников, даже лесорубов. Почти как взрослый, без скидок… Хорошо рисую. Смогу одним топором поставить за две недели добротный дом. Есть у меня права пилота легкомоторной авиации, хотя летал я очень мало. Но я пока не решил, чем хочу заниматься всю жизнь.

Элли изучающе смотрела на сидящего рядом парня. Если бы это было в Империи, она бы уже рассмеялась и сказала: "Да врёшь ты!" — и спокойно ждала бы реакции, мальчишка наверняка стал бы доказывать в возмущении, что это всё правда. Но этот не станет ничего доказывать, и она видела, что он не станет, даже если она в лицо ему скажет — из чистой вредности — что он врёт. Он говорил правду, и более того — Элли чувствовала это — ему было всё равно, поверят ему, или нет, потому что он говорил то, что говорил, совершенно спокойно, сцепив на колене узкие сильные ладони с длинными пальцами.

— Ой, мы, кажется, всё съели! — спохватилась она почти с облегчением. — Извини… ты же на себя одного покупал…

— Да пустяки, — Колька скомкал промасленную бумагу и точным неуловимым движением отправил её в урну неподалёку. — Дома у меня кое-какие продукты есть, вчера ночью купил. Только готовлю я не очень, вот этого в числе моих талантов нет… так… набил холодильник, даже не глядя.

— Я приготовлю, — быстро сказала Элли и смутилась, потому что Колька рассмеялся. — Ты чего?

— Да так… Это будет просто первый раз, когда девушка в моём доме будет для меня что-то готовить.

— А разве… ну, у тебя нет… нет девушки?

— Нет, — Колька перестал улыбаться. — Ну, одевай шлем, поехали!..

…Держась за бока этого странного парня и ощущая, какие у него мощные мышцы, Элли не переставала недоумённо размышлять о том, что здешние девчонки, похоже, слепые дуры?! Если бы эти фиалковые глаза появились на улице, где стояла её школа для девочек — выстроился бы почётный караул…

Как и большинство имперских девушек её возраста, Элли ни с кем ни разу ещё не была в постели. Парень её — он остался в Минске — собственно, был нужен ей, чтобы держать на расстоянии других поклонников, иначе они надоедали бы толпой. Элли едва ли понимала в своём типичном девичьем бессердечии, как мучается бедняга, самоотверженно и безответно влюблённый в неё и забыла, едва вошла в вагон поезда дальнего следования. Но этот Колька совсем не такой. Элли вдруг почти с испугом поняла, что над ним нельзя будет посмеяться, нельзя будет назначить ему свидание, не прийти, а назавтра с равнодушным изящным зевочком сказать: "Знаешь, я забыла…" — и быть уверенной, что он всё равно никуда не денется.

Спина Кольки шевельнулась:

— Приехали, — коротко сказал он, тормозя ловко выкинутой вперёд-в сторону правой ногой.

4.

Дом Кольки был самым обычным, только, что странно — двухэтажным. Точней — полутора, над первым этажом был ещё мезонин. Но сад вокруг оказался предельно запущен, и между шестигранными гранитными плитками, которыми в незапамятные времена была вымощена дорожка, густо пробилась трава. За сплётшимися ветками кустов и деревьями дом был почти не виден. Он стоял в одичавшем саду, словно заколдованный домик из сказки. Большинство окон

были наглухо закрыты ставнями. Гараж за домом, похоже, не открывался уже и вовсе сто лет.

— Там отцовский ведеход, но я туда года четыре вообще не заходил, — пояснил Колька, ставя мотоцикл у крыльца и доставая из кармана ключ. Стоя на нижней ступеньке, Элли с неожиданной робостью осматривалась. Ей было не по себе, когда она представляла, что этот парень живёт тут один… со скольких лет? Бррррр…

— Ты что, совсем один тут живёшь? — не выдержала она наконец.

— Тут — да… да где ж он… — Колька явно искал ключ. — Вообще-то у меня есть старшая сестра, но она на двенадцать лет старше, замуж выскочила и уехала, ещё когда родители были живы. Хорошо ещё, потом опекунство оформила, руки мне развязала… а. Вот.

Щёлкнув замком, Колька ногой открыл дверь и рывком вкатил "харлей" внутрь.

— Заходи…

…Внутри был полумрак. Элли различила под потолком пустой патрон лампочки.

— Проходи наверх, — кивнул Колька, чем-то шурша и звякая, — там дверь сразу в мою комнату. Почти все остальные заперты. Давай. А я сейчас.

На неудобной и непривычной, как в старинном замке, лестнице было посветлей. В стенной нише под утопленной вглубь длинной лампой дневного света белела розетка — в неё ничего не было включено. А дверь в саму комнату оказалась приоткрыта…

…Первое, что бросилось в глаза Элли — относительный порядок. У неё были двое братьев, и она имела представление о том, как живут мальчишки — никакая лицейская дисциплина не могла, похоже, заставить мальчишек отучиться пихать мокрые после купания плавки в кеды и вешать носки на торчащий в мишени нож.

Мишень тут тоже была. И нож в ней, кстати, торчал — настоящий финский илве-пуукко. С наборной из берёзовых плашек рукоятью. Но на нём ничего не висело.

У окна стоял большой рабочий стол — с телефоном, электронной пишущей машинкой и даже телетайпом (правда, не верилось, что он подключен — наверное, остался после погибших родителей) Два шкафа — вделаны в стену; в углу, под лампой с зелёным абажуром, стояло глубокое мягкое кресло.

В ногах узкой кровати устроилась тумбочка. Над кроватью висели скрещенные охотничьи ружья: изящная одностволка (12-го калибра, определила Элли, но марку не угадала) и полуавтомат-"сайга" 20-го, такими часто вооружались юнармейцы. Над ними — очень дорогой, отделанный сандалом и серебром, крупнокалиберный штуцер, а ниже — длинный пистолет с прицелом.

Но самым интересным были, наверное, стены комнаты. На них не было того, что обычно украшает стены в комнатах мальчишек — коллекций, вещей, определяющих интересы обитателя, охотничьих трофеев, портретов военных, учёных и путешественников, снимков космических кораблей, разных плакатов, грамот за отличия в разных делах, патриотических панно и лозунгов. В нишах шкафов стояли кассетный магнитофон, стереопроигрыватель и самодельная лазерная установка — но даже это могло показаться вполне обычным…

Слева у окна, над столом, висела моноплоскостная чёрно-белая фотография с изображением нескольких человек, мужчин и женщин, играющих на гитарах на какой-то сцене. Рядом — четыре очень хороших репродукции Лисичкина (1.), все эти картины Элли видела. Они были подписаны в правом нижнем углу странным вензелем алого цвета — что-то вроде вихря-юлы, и она догадалась, что Колька так подписывает свои картины, он же Ветерок… Между стволов ружей был приклеен липкой лентой карандашный рисунок — худое, полное юмора лицо пожилого мужчины в шапке из хвостов каких-то животных. Наверху рисунок пересекала чёткая, ровная надпись на английском —