Не время умирать
Шрифт:
– Годный сушильный шкафчик получился.
Колька сначала не понял, о чем речь, потом признал:
– Ну так неплохой.
Отхлебнув бодрящего напитка, Андрюха продолжил паять. Еще с четверть часа прошло, Колька, подумав, принял еще стаканчик. Хорошее пиво, прохладное, свежее.
– Судоргины приперлись.
– Насчет Альки я знаю, – поведал Пельмень, – он и сам приходил вчера в кадры.
– Устраиваться? Зачем ему, он разве не учится?
– Учится он заочно, так что обязательно где-то надо трудиться, иначе попрут, – объяснил Андрюха, – сказал, что если в другом каком-то месте не оформят,
– Да ладно, в общагу?
– В точности.
– Что-то дядя Боря скажет.
Пельмень, бережно установив паяльник на стойку, с наслаждением распрямился, потянулся:
– Ничего не скажет, Никол. Нету его уж.
Колька поперхнулся:
– Умер? Вот ведь, молодой ведь, мордастый, здоровый. Я и не думал…
– И он не думал. Отъехал он на курорт.
– То есть прямо на курорт [1] ?
Пельмень заверил, что именно так.
– Вот оно что. Тот еще жучара был, дай ему бог славной перековки.
1
Курорт – ИТЛ, колония (сленг).
Теперь неудивительно, что из Альки разные умные термины сыплются, было время наслушаться-нахвататься.
Дядя Боря Судоргин был снабженец до последней жилочки, еще во время войны развернулся, надо понимать, продолжил и после. На перепродаже продуктов, например, наживал по-жирному.
– Помнишь, Алька спал и видел, как бы ему напакостить, экспроприировать награбленное? Небось теперь раскаивается.
Андрюха пожал плечами:
– Кто его знает? Он же такой, себе на уме. Вроде бы не жалуется…
Он еще что-то хотел поведать, но тут поскреблись в дверь, потом чуть приоткрыли ее и негромко, по-овечьи, кашлянули.
Колька удивился, глянул через плечо. Андрюха даже не чихнул в ту сторону, а произнес с таким видом, точно у него зуб болит:
– Да заходи уж. Чего?
В комнату проникла Тося Латышева, ударница и стахановка. Глядя чистыми глазками, держа под мышкой книгу, снова тихонько откашлялась и проблеяла:
– Здравствуйте, Николай. Прошу прощения. Андрюша, пойдем, пора.
– Куда еще в субботу? – не поворачиваясь, спросил Пельмень.
– Как же. У нас заседание общественности… по бригадмилу [2] .
Колька погонял в ухе пальцем:
– По… чему-чему?
– Бригадмилу, – повторила Тося и покраснела.
– Вас что, опять на это дело подписали? – удивился Колька.
– Да этой лишь бы дома не сидеть, – пояснил Андрюха, точно они с Колькой тут одни. – Выдумывает себе занятия. А то у них там в комнате такая завелась, телка безрогая.
2
Бригадмил – общественные организации в СССР, оказывавшие помощь милиции в охране общественного порядка.
– Андрей, стыдно! – Тося попыталась укорить Латышева, косясь на дверь, но Пельмень хладнокровно отрезал:
–
Колька хотел было уточнить, что за живность у Тоськи завелась, но тут припомнил, как Анчутка рассказывал, дергаясь и озираясь, что теперь на девчачью половину – ни ногой, ибо там Милка.
Поведал Яшка и про то, как однажды ей комплимент отвесил:
– Думал, не спасусь. Угробище заморское, до сих пор по ночам снится: свои лапищи ко мне тянет, а когти красные, как кровь с них капает. Она, понимаешь, в столовой работает то раздатчицей, то хлеборезкой. Когда очень торопишься отобедать, получить пораньше, нет-нет да глазки ей состроишь. Ну так один состроит, второй – вот она и вообразила, что все от нее тают. Я давно на девчоночью половину – ни ногой. Опасаюсь.
Колька, помнится, напугал:
– А ежели на улице подстережет?
Яшка, затейливо выпуская дым, успокоил:
– Не, на просторе я не боюсь. Там Светка.
– А что Светка-то?
– А вот сидим как-то на лавочке, Милка эта, видимо, где-то спиртяги понюхала – шасть ко мне и прям всей своей кормой плюх на коленки – аж хрустнуло.
– При Светке?!
– А то.
– И что ж она?
Яшка аж зажмурился:
– А она хворостину выломала да как треснет ей по ляжке, раз, другой, третий. И приговаривает так ласково: пошла, говорит, телка безрогая. Тебе таких стадо надо, а у меня он один, первый и последний.
Колька восхитился:
– Эва как. Одобряю.
Потом разговор зашел более научный: вот если, к примеру, Милку эту на бабника Цукера натравить, как кита на слона, – кто кого сборет? Яшка прикидывал шансы, а Кольке подумалось, что Милка очень на Анчутку обижена. Как же так – ни одной этот фертик не пропускает, а именно ею брезгует.
Получается, эта Милка в соседках у Тоськи. И, судя по всему, добрая Тоська пытается ее перевоспитать, потому и сейчас решительно заявила, что Милка тут ни при чем, Милка к делу никак не относится, и добавила назидательно:
– Не шельмовать человека надо, а образовывать! С тем и бригадмил, чтобы коллективно…
– Точно, – поддакнул Пельмень, – с вашей Милкой-нетелью лишь сообща можно сладить. К ней в одиночку никакой черт не решится подступиться, разве что совсем чокнутый.
– Андрей!
– …Или голодный.
– Андрей же!
– Что? Я паяю.
– Нечего нагличать!
– И не думал. Это ты ругаешься.
– Нам не ругаться надо, а активно подключаться к решению вопроса о драках и прочих безобразиях! Потому я пытаюсь донести до общественности, что бригадмил исключительно нужен.
– Знамо дело.
– Мы же хозяева на фабрике!
– Кто ж еще.
Тося, багровея, не отступалась:
– На долю наших несознательных сотрудников приходится большая часть безобразий в районе. Общественность не имеет права стоять в стороне. Кому ж еще можно доверить…
– …воришек, дебоширов, девок чокнутых, – завершил мысль Пельмень.
Латышева, чуть не плача, выкрикнула:
– Нет! Наша задача – повести за собой часть наших ровесников, которую мы называем неустойчивой, заинтересовать, отвлечь от плохого. Говорят, что человек прожил жизнь недаром, если он посадил дерево…