Не время умирать
Шрифт:
– Борис Ефимович, мы с вами осмотрим место преступления, после чего вы уже один отправитесь в морг, где вас ждет труп.
Вот и повод прицепиться и вскипеть.
– Сначала шарить по темени в поисках невесть чего, а потом дуть в морг?
– Именно.
– На своих двоих?
– Что вы. Наш роскошный автобус в полном вашем распоряжении.
«Нет, все-таки деваха с мозгами. Имеются также характер и чувство юмора. Работаем». Лишь из чистого упрямства Симак продолжил придираться:
– Эксплуатируете?
Введенская глянула небольшими зелено-прозрачными
– Как же иначе, Борис Ефимович? На кого мне положиться, если не на вас?
Симак понял, что проиграл. Она к тому же усугубила с женской обидой:
– А ведь Анастасия-эксперт с таким восторгом о вас отзывается. Вот это мастер, говорит. Все, что знаю, говорит, его заслуга. Ни один учебник, ни один профессор с ним, с вами то есть, не сравнится.
Борис Ефимович смирился. Странно и несправедливо помогать одной девице и чураться другой лишь потому, что последняя сейчас начальник. Тем более что это все равно ненадолго, пока Волин не вернется.
– Занимались бы вы своими делами, женскими, – проворчал он для порядка.
– Какими же?
– Рожали бы ребятишек, бумажки перебирали, дебет-кредит. Умеете?
– Умею.
– Ну так вот. Или в детской комнате милиции.
Показалось или она вздохнула?
– Я место не выбирала. Куда пустили – туда и пошла.
– Вот и шли бы, Екатерина… как там вас по батюшке?
– Сергеевна.
– …Шли бы, Екатерина Сергеевна, замуж, что ли. – И Симак улыбнулся, как бы смягчая грубость.
Умная Катя не обиделась:
– А я замужем.
– О как. Что ж, супруг не против вашей работы?
– Против.
«Все, – понял медик, – нашла коса на камень. Как доводить человека, который не желает обижаться, лишь глазками хлопает и улыбается, зубов не показывая?»
– Поработаем, Борис Ефимович? Вы с вашим опытом сделаете ценные открытия…
– А вы чем будете заниматься?
– Помогать.
– Ох. Ладно, пошли.
Симак в шутку предложил руку кренделем, Введенская мило заметила, что ползать будет неудобно. Поползали. Добросовестно пошарили. Разумеется, осмотр в темноте и им, опытным, ничего нового не дал. Борис Ефимович, разгибаясь и отряхивая коленки, констатировал:
– Это вторая?
Введенская сказала «угу». Симак продолжил:
– Единство Чертова места и модус операнди [3] .
3
Латинская фраза (сокр. MO), которая обычно переводится как «образ действия» и обозначает привычный для человека способ выполнения определенной задачи. Выражение особенно часто используется в криминалистике для указания на типичный способ совершения преступлений данным преступником или преступной группой, служит основой для составления психологического профиля преступника.
– Да.
–
– Цикорий.
– Вот-вот. Васильки. Тут я вам больше не нужен? Я в морг? Надо же бросить взгляд.
– Конечно.
«Смотрите-ка, мыслит, аж дым из ушей. Даже не слышит, что я говорю. О чем так мозгами скрипеть, исходников-то никаких».
– Автобус вам обратно прислать или сами доберетесь?
– Да, Борис Ефимович, обратно пришлите…
«Командовать у нее получается неважно. Хотя это скорее плюс». И, подумав так, Борис Ефимович пообещал:
– Слушаюсь.
– Я вас на Петровке подожду.
– Муж не заревнует?
– Увы.
«Невыносимая баба», – решил медик и умчался на оперативном автобусе.
Введенская принялась составлять схему, что было непросто. Как верно заметил салага-опер Яковлев, темно. У нее, некурящей, спичек нет, а фонарик впопыхах схватила неподходящий, типа «жучок». Требуется добывать электричество – а чем? Зубами неловко, руки нужны обе. Выходит, зря подчиненных расшугала, даже посветить некому.
Катерина, отмечая ориентиры, думала о том, что душегуб мало того что наглый и хладнокровный, еще и имеет склонность к театрализации. Одинокая лавочка под вековым дубом, Чертов пруд.
Ведь куда проще встретить подходящую жертву у центрального входа в парк, или на площади Трех вокзалов, или вывести с платформы, а он крутится тут. А ведь тут только завсегдатаи ходят, и каждая новая персона – как прыщ на ровном месте, обязательно попадется на глаза.
«Но ведь не попадается, чертов невидимка…»
Введенская, как и все москвичи, очень любила этот парк, где хорошо в любое время дня и ночи. Вот и сейчас меж деревьев стелется прохладный туман, покрикивают сумеречные птахи, шуршат ежи в траве, над головой – зеленый шатер, под которым и прокуренные голоса звучат нежными флейтами.
Когда война кончилась, парк снова открыли, на центральных просеках и аллеях стало многолюдно, а тут снова слонялись парочки. На песочке загорают, собирают цветы, говорят только о хорошем. Держась за руки, смотрят на звезды на мирном небе, бродят в блаженном забытьи среди дерев, в своем личном рае.
И вот стараниями одного негодяя рай этот испоганен.
Может, через год-два на этом же месте более везучий пацаненок решится взять за руку более счастливую девочку, они поцелуются и пойдут жить долго и счастливо. Будут сюда приводить детей, внуков, рассказывать, что на этом месте они встретились, на этой лавочке поцеловались. Понятия никто не будет иметь, что их счастье началось там же, где закончилась чья-то жизнь.
Катерине вспомнилась давнишняя, невесть откуда вычитанная, врезавшаяся в память фраза о том, что голос крови убитого вечно вопиет от земли. Никакая это не фигура речи – вопиет, еще как. Неоднократно сама ощущала, не ухом, конечно, но сердцем. Неслышный, невыносимый крик.