Не все были убийцами
Шрифт:
Ему очень везло - он ни разу не нарвался на контролеров. Но в случае реальной опасности я желал бы ему обладать хотя бы долей природного инстинкта, каким обладала тетя Регина.
Во всяком случае, я очень симпатизировал Хансу Кохману. Во время уроков немецкого языка к нам очень часто присоединялись остальные обитатели домика. Эти уроки превращались в коллективное чтение вслух. Каждый читал какое-нибудь произведение или отрывок из него. Иногда в таких занятиях принимала участие и Кэте Нихоф, и тогда чтение затягивалось до рассвета, после чего Кэте на своем мотоцикле уезжала
Мать любила все драмы Гауптмана и с удовольствием слушала любую - “Ткачи”, “Роза Бернд”, “Возница Геншель”. Ханс Кофман часто исполнял песню из драмы “Бобровый мех”: “Утренняя заря сулит мне раннюю смерть”. Он пел эту песню своим скрипучим голосом, его лицо выражало крайнюю печаль. Нам всем даже как-то не по себе становилось. “Хватит, господин Кохман, довольно. Поезжайте-ка домой, не то я, чего доброго, расхвораюсь”, - сказала однажды Кэте.
Кохман удивленно уставился на нее и возразил: “Да что вы,фрау Нихоф! Вы ведь женщина с сильным характером! И к тому же как будто сошли со страниц этой пьесы”. Честно говоря, пьесы Гауптмана меня не очень интересовали. Я находил их довольно странными, хотя радовался, глядя на счастливое лицо матери. Гораздо больше занимали меня книги по истории.
Каждый раз я просил Кохмана привозить мне именно такие книги. Однажды мне в руки случайно попала книга Циммермана о крестьянских войнах. Я был в восхищении. Правда, дочитать эту книгу до конца я не смог, но понравилась она мне страшно. По какой-то и сегодня неизвестной мне причине я отказался от этой темы, хотя настойчиво просил Кохмана рассказывать мне об этих войнах. Ханс Кохман был страстным любителем литературы, но в истории он разбирался слабо. Беседовать со мной на исторические темы он не захотел - это был не его конек.
Вместо этого он тайком сунул мне книги Эриха Кестнера. Это были “Эмиль и детективы” и “Летающая классная комната”. “Это ты должен читать под одеялом - книги запрещены”.
“Если меня схватят, то уже точно не обратят внимания на то, что я читаю”, - сухо ответил я.
Тем не менее я прочел обе книги, хотя нашел их несколько необычными и неправдоподобными. У меня никогда не было таких одноклассников. И таких школ и таких классов тоже. Обе книги я прочел до конца - других занятий у меня не было.
Весной 1944 года я познакомился с Рольфом Редлихом, который впоследствии стал моим другом. Я свободно разгуливал по Вальдесру, играл с соседскими детьми, когда они не были заняты, и бубнил что-то насчет того, что мы с матерью пострадали от бомбежки и теперь живем у родственницы, что теперь я хожу в школу в Кепенике и как член “гитлерюгенда” выполняю там свою обязанности. Рассказы о Кепенике звучали вполне правдоподобно - ведь Кэте всегда могла брать меня с собой. И когда я вставал пораньше, меня вознаграждала за это поездка на заднем
С Рольфом я играл в футбол, Он очень сильно бил по ногам, и мои ноги поэтому выглядели весьма плачевно.. Однажды, внимательно посмотрев на мои голени, он заявил, что знает теперь цвета моего спортивного объединения - сине-желтые. И поступаю я очень правильно - ношу эти цвета прямо на своих костях. Это было слишком. Голени мои действительно были в синяках и очень болели. Я влепил Рольфу пощечину.
“Если бы я сейчас был в униформе, тебе бы это так просто не сошло”, - спокойно сказал он.
“Тогда я не стал бы с тобой связываться”, - ответил я.
“Ну ты, воображала. Да я же тебя на составные части разберу! Вот только руки марать не хочется”.
“Только попробуй!” - закричал я.
“Сейчас ты у меня получишь!” Он коротко рассмеялся и больно ударил меня в плечо.
Мой брат однажды сказал: “Когда ты нападаешь, старайся не бить по телу. Бей сразу по голове. Это лишает твоего противника уверенности, и тогда ты можешь действовать смелее”.
Я успешно применял эту стратегию, если мои ровесники приставали ко мне или называли еврейской свиньей. Однажды в 1938 году - мы жили еще на Эльберфельдерштрассе - живший напротив мальчишка выстрелил в меня из духового ружья. Пулька просвистела совсем близко от моей головы. “Давай”, - сказал брат.
– “Покажи ему!”
Мой брат был для своего возраста, пожалуй, даже слишком длинным, и по уличным правилам вмешиваться в драку не мог.
Я перешел на другую сторону улицы. Передав ружье своим приятелям, маленький нацист тотчас двинулся навстречу мне. Не раздумывая, я ударил его по голове. Мальчишка закричал и схватился за глаз. Его приятели убежали. Я был вполне удовлетворен. “Вот видишь”, - сказал брат, - “у тебя получилось!”
Однако на следующий день мои недруги подкараулили меня. Их было еще больше, чем в прошлый раз. Они даже привели с собой овчарку.
Мальчишки преградили мне путь. Один из них подошел ко мне. “Ну что, еврейская свинья, слабо тебе двинуть меня в глаз?”
Я снова воспользовался советом брата и несильно стукнул его по ноге, а когда он наклонился, изо всей силы ударил его в лицо. Я бросил взгляд на собаку - она стояла спокойно и признаков агрессии не проявляла. Зато мой противник был готов к новому нападению. Ударом кулака он раскровянил мне губы. Другим кулаком он двинул меня по животу. Меня чуть не вырвало.
Я отошел пару шагов назад. Мой недруг двинулся за мной. Он был много крупнее моего вчерашнего противника. На меня градом посыпались удары.
“Если я побегу”, - подумал я, - “они натравят на меня собаку. Убегать нельзя. Мне нужно защищаться и ждать подходящего момента”.
И такой момент настал. Мой противник решил, что с меня довольно. Он схватил меня и уже хотел швырнуть на землю, но я, рывком подтянув колено, изо всех сил ударил его. Он захныкал как маленький ребенок. Я с бешеной яростью набросился на него. “Нужно все время бить по голове. Все время бить по голове”.
Я не заметил, как прижал его к кромке тротуара. Он даже не отбивался.