Не все были убийцами
Шрифт:
Затем она направилась к большому кухонному шкафу и вернулась с подносом, на котором стояли чашки и сахарница. Поставив поднос на стол, она попросила мать расставить чашки и опять куда-то ушла.
В этом большом бараке кроме нас, похоже, никого не было. Посреди кухни находилась большая плита, на которой стояли громадные котлы и кастрюли. Плита казалась совсем холодной. На стене висели фотографии известных киноактеров - Сары Леандер, Густава Фрелиха, Марики Рекк, Генриха Жоржа и Кристины Зедербаум.
Кэте Нихоф вернулась со старомодным
Она налила кофе матери и себе. Заметив, что я рассматриваю фотографии на стене, она объяснила: “Это мои любимые артисты”. Потом показала на фотографию молодой светловолосой женщины: “Ее звали Рената Мюллер. Она умерла. Говорят, от воспаления легких”.
Она снова ушла куда-то и принесла лимонад, кусок пирога и бутерброды. “Твоя мама, наверное, тоже хочет есть”. Я рассмеялся - слово “мама” она произнесла как-то чудно, по-особому выделяя первый слог. Я смеялся и не мог остановиться. Мать неодобрительно поглядела на меня.
“Не сердитесь на него”, - сказала Кэте Нихоф.
– “Я веду себя точно так же, когда мне хорошо. А тебе ведь хорошо, правда?”
Мне и в самом деле было хорошо.
Обе женщины уютно пили кофе. Мать за обе щеки уплетала бутерброды с колбасой. А я тем временем пошел к охраннику и отнес ему чашку черного кофе и бутерброд. Бутерброд, похоже, не удивил его. Зато он с видимым удовольствие пил кофе, отхлебывая его маленькими глотками и наслаждаясь ароматом. “Господи, кофе, настоящий кофе! Ай да Нихоф, вот молодчина!” - одобрительно приговаривал он.
Он посмотрел на меня. “Где же она достает все это? Неужели у чехов?”
Я пожал плечами.
“Ты кто, чех?” Теперь он больше не казался мне симпатичным.
“Я не чех”, - не слишком дружелюбно отозвался я и пошел прочь.
“Шуток не понимаешь!” - захохотал вслед мне охранник.
“Ну что, все в порядке?” - спросила Кэте, когда я вернулся на кухню.
“Охранник поинтересовался, не чех ли я”.
Она засмеялась. “В следующий раз не приноси ему кофе. А от меня он при случае получит нахлобучку”.
Кэте попросила нас посидеть еще некоторое время на кухне и подождать ее. И прибавила - хотя сегодня вечером она свободна, но все же должна приготовить для ужина все необходимое и проследить, чтобы все продукты попали в кастрюлю, а не в карманы обслуживающего персонала. Почти весь обслуживающий персонал состоял из чехов, и они, как сороки, тащили из кухни все, что могли.
“Ничего удивительного, мы бы тоже так делали, если бы есть хотелось”, - сказала она матери. “А ты согласен с этим?” - обернулась она ко мне.
Я не знал, что ответить. Помолчав мгновение, она сказала как бы про себя: “Я бы наверняка так сделала. Если стащить немного и сразу съесть, это ведь не наказуемо!”
“Наверное”, - тихо сказала мать.
“Когда-нибудь снова наступит мирное время, и все, наконец, избавятся от страха”.
“Вы уверены?” - спросила
“Да, конечно. В противном случае нам всем лучше повеситься”.
Она поднялась. “Сделай мне одолжение, Роза. Останься с сыночком здесь. В это время на территории полно охранников. Среди них всякие попадаются. А если вдруг кто-нибудь зайдет сюда и спросит, кто вы, отвечайте, что вы - мои гости. Иногда сюда заходят парни из СС. Но обычно они уведомляют о своем приходе. Они веселые и простые люди. Занимаются понемногу с нашими чехами обменом, куплей-продажей, а потом снова уходят. Так что не бойтесь! Примерно через час я зайду за вами, и мы приятно проведем вечер”.
Она вышла через главный вход, тщательно прикрыв за собой дверь. Некоторое время мы сидели молча. В помещении по-прежнему не было никого, кроме нас. Наконец, прервав молчание, я спросил мать, - когда она позвонила Эрне Нихоф.
Пока я спал, рассказала мать, она сбегала к уцелевшей телефонной будке и позвонила по номеру, который Эрна оставила ей там, в садовом домике.
Очевидно, это был служебный телефон - когда Эрна сняла трубку, были слышны еще чьи-то голоса. Мать осторожно назвала свою вымышленную фамилию, и Эрна сразу поняла, кто ей звонит.
Эрна заговорила очень громко: “Фрау Гемберг, прекрасно, что вы позвонили. Я уже и не ожидала вашего звонка. Расскажите, как поживает ваш сын? Вы опять в Берлине? А ваш муж снова на фронте? Но на этот вопрос лучше, пожалуй, не отвечайте - враг подслушивает!”
Она говорила без передышки, не давая матери вставить слово. Мать сразу поняла - отвечать нужно с большой осторожностью.
Голос в трубке был сухим, официальным, в нем слышались командирские нотки. “Тогда в садовом домике она разговаривала со мной совсем по-другому”.
Соблюдая предельную осторожность, мать рассказала Эрне, что они с сыном снова пострадали от бомбежки, что сын и она сама здоровы, но, к сожалению, она не знает, на каком участке фронта находится сейчас ее муж - от него уже давно не было никаких известий.
“Где же вы теперь живете?” - как бы невзначай спросила Эрна. Мать ответила, что она с сыном живет сейчас в помещении сборного пункта, куда привозят пострадавших от бомбежки людей, но в перспективе должна поселиться в квартире одной многодетной семьи в Шенеберге - хозяевам, конечно, придется потесниться, но ведь всем сейчас приходится нелегко
Мать прервала свой рассказ. Ее лицо сразу стало каким-то несчастным. “Я врала без зазрения совести, сама удивляюсь, как легко это у меня получилось. И откуда у меня такое? Неужели от страха?”
“Ну, и что же тебе ответила Эрна?” - нетерпеливо спросил я.
“Она слушала меня, ни разу не перебив”. Мать печально посмотрела на меня.
“Ты вовсе не обманщица”, - осторожно сказал я.
– “Ты делаешь это только потому, что боишься. Для самозащиты. Это как кража еды, когда человек очень голоден. Кэте говорит, что это не наказуемо”.