Не все были убийцами
Шрифт:
Придя домой, я увидел - мать паковала вещи.
“Зачем ты это делаешь?” - спросил я.
“В любой момент нам нужно будет уходить отсюда. Я беру с собой только самое необходимое”.
“А почему бы нам не остаться здесь? Может быть, мы пойдем к Лоне?”
“Ни в коем случае! Они ведь знают, что мы с ней дружим! Она же была компаньоном отца! Нас в первую очередь будут искать у Лоны. Да сейчас и она тоже не знает, у кого мы могли бы укрыться”.
Но ведь Лона обещала отцу заботиться о нас! Она как-то сказала мне - если возникнет необходимость, она найдет для нас убежище.
Я не говорил матери о том, что произошло со мной в больнице. У меня не хватило на это смелости. Зато я сказал, что не хочу, чтобы меня отправляли куда-нибудь одного.
“Я тоже не хочу”, - ответила мать.
– “Но сейчас нужно использовать любую возможность для спасения. Лона познакомила меня с одним человеком, который сможет нам помочь. Во всяком случае, она так думает. Этот человек коммунист и готов помогать каждому, кто не согласен с нацистами или кого они преследуют”.
“Ты мне об этом никогда не рассказывала”.
“Откровенно говоря, мне и сейчас не нужно было это делать. Кроме того, этот парень довольно глуп, да к тому же ужасно задается, как будто и в самом деле в ближайшее время собирается начать решительные действия против Гитлера и его банды и сразу с этим покончить”.
“Но может, он действительно поможет нам спрятаться? Хотя бы на первое время. А там будет видно”.
“Больше я об этом человеке не слышала. Несколько раз я спрашивала о нем у Лоны. А она каждый раз отвечала - если у него появится какая-нибудь идея, он даст о себе знать. Да я особо и не надеюсь - этот тип не похож на серьезного человека. А женщинам он может луну с неба пообещать, если они - как бы тебе сказать…- если они ему понравятся”.
“Ну конечно, ты ему понравилась - ведь ты же такая красивая!” - сказал я.
“Ах ты, маленький сводник!” - рассмеялась мать.
– “Неужели ты думаешь, что я собираюсь за него замуж? У него где-то в пригороде хозяйство, он выращивает овощи. А с этого можно жить даже без продовольственных карточек. Сейчас, сказал знакомый Лоны, он не может взять нас к себе - гестапо следит за ним, там знают, что он состоял в коммунистической партии. Но у него найдутся друзья, которые смогли бы спрятать нас у себя. А если так и дальше пойдет и обстановка станет еще более хаотичной, то он, мол, сможет тогда не опасаться гестапо - у гестапо наверняка будут другие заботы. Знаешь, я не поверила ни одному его слову. Тоже мне, коммунист-предприниматель! Да он просто хвастун, вот он кто! Он все время спрашивал, нет ли у меня в запасе денег. Если есть, то тогда, наверное, можно что-то сделать - за деньги кто-нибудь у себя спрячет”.
Я спросил мать - не думает ли она, что он, наверное, тоже хотел бы получить с нее деньги.
“Да нет, он просто болтун”, - покачала она головой.
– “Он женат, и на жизнь им с женой хватает”. Она снова засмеялась.
Я любил, когда мать смеялась. Когда ее что-то смешило, она смеялась безудержно, от всей души.
Отец часто смешил ее. Внешне они совершенно не подходили друг другу - мой невзрачный отец и моя красивая мать. Он был ниже ее ростом, с выпяченной нижней
Однажды я спросил мать, почему она вышла за него замуж. И она рассказала, что была тогда уже помолвлена с другим, очень богатым молодым человеком. Отец возник в ее жизни внезапно, когда она и ее жених праздновали помолвку. Его привел в дом один из знакомых жениха. Отец был неистощимым шутником и мог легко развеселить любую компанию.
“Он сидел напротив нас за длинным, покрытым белой скатертью столом и рассказывал одну смешную историю за другой. Он рассказывал о жизни еврейских местечек и их обитателей. И говорил, что авторы этих историй - Кафка, Толстой, Тургенев, Марк Твен. Все слушали его, забыв о еде. И смеялись, смеялись до колик в животе. И никто не удивлялся, почему, например, Марк Твен обладает таким специфическим еврейским юмором. А отец твой потешался в душе над необразованностью сидящих за столом людей. Он был гений, твой отец.
Я смотрела на него не отрываясь, забыв обо всем на свете. У меня было ощущение, что все эти придуманные им истории он рассказывает только для меня одной. Я вдруг поняла - это моя судьба, больше мы не сможем друг без друга. Гости, казалось, вообще ничего не замечали. Внезапно он протянул мне через стол руку. Я подала ему свою. И, не разжимая рук, - гости вынуждены были пригнуть головы к столу - мы пошли к выходу. Ах, каким удивительным был твой отец, этот маленький, с виду такой невзрачный человек! Просто удивительным!”
Она заплакала. “Я его очень, очень любила. Иногда я думаю - если бы я не встретила его, я бы сейчас в полной безопасности, обеспеченно и без забот жила в Америке”. “Но тогда ты бы никогда не познакомилась со мной!”
“Ты прав”, - обнимая меня, ответила мать.
– “Что значит Америка по сравнению с тобой?”
На следующее утро я проснулся от непривычного шума. Мать стояла у окна и смотрела во двор. Заметив, что я уже не сплю, она обернулась в мою сторону: “Они выводят людей из садовых домиков!”
Спрыгнув с кровати, я подбежал к окну. Одетые в черную форму, в стальных касках и со штыками наперевес, эсэсовцы подгоняли людей, торопили их.
“Нам надо побыстрее одеваться”, - сказал я. Обернувшись, я оцепенел от ужаса: мать сидела на кровати и беззвучно плакала, глядя перед собой. Она как-то сразу постарела и выглядела бесконечно уставшей.
“Мама, одевайся, пожалуйста. Нам надо уходить”.
“Куда?” - истерически закричала она.
– “Куда нам идти? Ты разве знаешь, куда мы можем идти?”
Она кричала как безумная. Такой я никогда ее не видел. Передо был совершенно чужой, незнакомый человек. И я ударил ее. Ударил изо всех сил. По лицу. В тот момент я не сознавал, что делаю, но в следующую секунду понял - я совершил что-то ужасное.
А она сразу успокоилась и безо всякого возмущения спросила: “Ты ударил мать?”
От ужаса я ничего не мог ответить. Мать легко провела рукой по моим волосам. “Одеваемся. С собой ничего не берем. Оставь все как есть. Только деньги и мои украшения. Быстрей, быстрей, быстрей!”