Не запирайте вашу дверь

Эльская Юлия

Ей выдали карту, тонкий листочек в линеечку, и мы поспешили к кабинету. Коридор оказался для нас узковат, и я снова отстала. Оглянувшись, я увидела, что охранник, пожилой мужчина в пятнистой униформе, окинул нас косым взглядом и покачал головой.

Перед кабинетом на шатающемся стуле сидела женщина в затемненных очках, мы заняли очередь и устроились в нише на диванчике.

— Моя версия самая очевидная, — начала обсуждение Вика. — Сеня угрожал Милке, что убьет ее в случае измены с Пашей. Объяснения и доказательства: Милка испугалась — раз; ее отношения с Пашей до свадьбы не считались изменой, а теперь считаются, то

есть записка была написана в нужный момент — два; Сеня с Пашей подрался — три. Это значит, что он ревнует и переживает, а также — что женился не только из-за прописки и квартиры, но и по любви.

— Про любовь подтверждаю, — кивнула я. — А почерк?

— Алинка решила совратить Сеню и «открыла ему глаза», а потом подсказала, что надо делать и сама написала записку. Тут чувствуется «железная рука», а Сеня, похоже, этим качеством не обладает.

— Последнее заявление верно, — согласилась я. — И что же, теперь ему придется ее убивать?

— Может, не ему, а может — не ее, — не слишком уверенно продолжала Вика. — А если она не изменит, то и не придется.

— Ясное дело, изменит, — прокомментировала Люська. — Уж я-то ее знаю. Должно быть, уже изменила, к тому же Сенька про ее отношения с Пашей знал, про них все знали. Но думаю, что правильная версия другая: Тамарке надоело терпеть измены мужа, и она написала ему записку. Не известно только, на самом ли деле она собирается его убить или только угрожает. Лёня, к сожалению, эту записку не читал.

— Или к счастью, — вставила я.

— Это может объяснить почерк, — заявила Вика, — но не Милкин испуг.

— Это очень просто. Почерк она узнала, ситуацию поняла и спрятала записку в карман. Представьте: произошел несчастный случай, все как будто чисто, а потом окажется, согласно записке, что он был запланирован. Не верю я, и мама не верит, что Тамарка убьет его открыто. Не так она глупа, чтобы сесть в тюрьму.

— И вы считаете, что Милка захочет обвинить в убийстве свою тетку?! — небрежно поинтересовалась Вика, демонстрируя недоверие. — И для этого хотела сохранить записку?

— Она хотела сохранить записку, — веско произнесла Люська, делая ударение на каждом слове, — чтобы потом шантажировать Тамарку!

— А чего же Милка испугалась?

— Она испугалась, что про это убийство узнают посторонние. И вместо шантажа Тамарку будет ждать тюрьма, а быть племянницей убийцы Милке не понравится. Ее бабушка считала, что это дурной тон! Ну как?

— Это победа, — отметила я. — Пока что по очкам.

Вот и моя вторая версия уплыла в чужие руки. Точнее, в чужую, не менее логичную голову.

— Скоро будет нокаут, — самодовольно улыбнулась Люська. — А куда она делась?

— Кто? — удивилась я.

— Дама, за которой я по очереди. Куда же она делась? В кабинет? Я и не заметила.

В комнате рядом с регистратурой уже несколько минут надрывался телефон, к нему никто не подходил, только перед дверью приплясывал охранник, не решаясь заглянуть внутрь. На фоне светлой стены он выделялся темным зеленовато-коричневым пятном.

— Неудачная защитная окраска, — указала на него я. — В лесу бы его не заметили, а тут…

— Наоборот, — возразила Люська. — Это предупреждающая окраска, а не маскировочная, она тоже хорошо защищает. Он же тут один на весь коридор, нужно, чтобы его сразу было видно.

Телефон звонил и звонил, и охранник не выдержал. Оглянувшись

по сторонам, он ринулся в кабинет. Секунд через семь-восемь он высунул голову в коридор и громко закричал:

— Эй, доктор, который врач! Подойдите к телефону! Из Боткина звонят!

Никто не отреагировал, но в этот момент открылась дверь восьмого кабинета.

— Следующий, — женским голосом произнес кто-то невидимый.

Люська дернулась, покрутила головой, потом вскочила и быстро исчезла в кабинете.

— А ты? Твоя версия? — повернулась ко мне Вика. — Она опять не получилась?

— Ну, вы же все приличные версии уже разобрали, — с неискренним равнодушием пожала плечами я. — Мне ничего не осталось.

— Для Шерлока Холмса это не повод складывать руки, — усмехнулась подруга.

— Так то для Шерлока Холмса… — промямлила я.

Новых оригинальных идей у меня не было, ни плохих, ни хороших, и мне неловко было в этом признаваться. Обе разумные версии были названы, а все остальное не заслуживало внимания. Например, вот это: Сеня угрожает Паше и для конспирации просит Алину написать для него записку или сам подделывает ее почерк. Но, во-первых, если угрожаешь смертью, лучше никого не впутывать, а во-вторых, он ведь по просьбе Вики написал часть записки и себя ничем не выдал. Я при этом присутствовала. Разве что автором записки был кто-то другой, тот, кому почему-то было выгодно, чтобы Паша думал, что ему угрожает Сеня. Или Милка думала, что ей угрожает Сеня. Особой логики во всем этом не было.

Еще Милка может угрожать Паше убить его в случае измены, но что-то не заметно, чтобы Паша собирался ее бросить. Похоже, что совсем наоборот. А если Милка хочет, чтобы он изменил ее зарплату? Однако в случае его смерти она ничего не выиграет, напротив — имеет шанс сесть в тюрьму. И при чем тут почерк Тамары или Алины? Может быть, Милку с Пашей хочет поссорить кто-то из них?

Оставалась Люська: детские обиды — это очень серьезно. Особенно для человека злопамятного. К тому же, взрослые обычно считают, что дети ни о чем не догадываются, а на самом деле… Хотя и нет веской причины кого-то сейчас убивать, а тем более — так странно угрожать. Впрочем, убивать не обязательно, достаточно просто «подставить». В данном случае ясно, кого — Тамару, конечно. На Люську это не очень похоже, но кто знает?..

Мы немного помолчали. Вика даже прикрыла глаза, размышляя о чем-то.

Минут через пять из кабинета вышла задумчивая Люська, в руке она веером держала выписанные ей рецепты. Вид у нее был удивленно-озадаченный.

— По-моему, он меня не узнал, — сообщила она. — Ни здравствуйте, ни до свидания. И смотрел сквозь меня, как будто я прозрачная. Зато медсестра у него — обалдеть!

— А?.. — раскрыла глаза Вика.

— Фигура идеальная, ноги — даже я позавидовала! А вместо лица — морда!

— Какая жалость! — без тени сочувствия ухмыльнулась я.

— Что ты, разве это жалость? Это радость! — поправила меня Вика.

— Для кого? Для него, что ли, радость?

— Понимаете, — продолжала рассказывать Люська, — он не только на меня не смотрел, что уже само по себе странно, он и на ее коленки не обращал внимания, хотя она их ему в нужный момент подсовывала. Мне показалось, что он слегка не в себе! Может, Тамарка ему новую записку написала? Думаю, что-то там, у них, произошло, а это подтверждает мою версию, ведь так?