Не запирайте вашу дверь

Эльская Юлия

Из кухни потянуло жареным хлебом. А ведь женщина-загадка что-то от меня хотела…

— Что сделать надо? — поинтересовалась я и повела носом. — Гренки подгорают?

— Да ладно, я сама.

Она улыбнулась с превосходством знатока, легко вспорхнула с кресла и, слегка пританцовывая, отправилась на кухню. К нам вернулась Люська.

— Я из кухни всё слышала, не беспокойтесь, — заметила она. — И еще кое-что добавить могу. Женька всегда всеми командовала: Иди туда! Стой здесь! Отдай немедленно! Равняйсь! Смирно! Но зато честно, без подвохов. А вот Тамарка…

Ей никто не нравился, всё везде не так, разговаривают все неправильно, думают не то, что положено! Если Женька только считала, что она лучше всех, то Тамарка еще и сказать об этом пыталась, всех поучала и сдергивала. Но не доброжелательно, а с таким хитрым превосходством — не разберешь, она серьезно говорит или издевается!

— И ты до сих пор ей этого простить не можешь? — усмехнулась Вика.

— Не могу! До сих пор обиды помню! — с неожиданной злостью заявила Люська. — Я из-за этого иногда специально с Лёней кокетничаю, чтобы ей неприятно было!

— А Милка с Алинкой?

— Милка тоже не сахар! Она спорила, кричала в ответ, если ей что-то не нравилось или она с кем-то не была согласна. Родственникам от нее доставалось. А Алинка улыбнется, хвостом вильнет — и как будто ничего не слышала! Почти как Лёня.

— Вот посмотри, — Вика показала ей страничку из записной книжки.

— А я этот почерк знаю! — удивилась Люська. — Так Алинка букву эм пишет.

— Не может быть, — недоверчиво возразила я. — Ты получше подумай!

— Вспомни, как Тамарка на доске писала! — поддержала меня Вика.

Люська на мгновение задумалась и с сомнением покачала головой.

— Ну-у-у… — протянула она. — На Тамарку тоже похоже, но больше — на Алинку. А что?

— Не могла она ее написать. Она пришла позже, по коридору мимо вешалки не ходила. И ее приятель, Сергей, он тоже там не проходил. Ты же сама их в дверь впустила, помнишь?

— Да… — озадаченно произнесла Люська. — Может, она заранее записку написала и попросила кого-нибудь ее в карман положить?

— А зачем?!

— И кому? Мне, что ли? — скептически осведомилась Вика. — Кому же я могу изменить, чтобы она меня убила? Скорее уж, она тебя решит убить, если Сергей ей с тобой изменит!

— Ну, знаешь… — обиделась Люська.

В комнате неслышно появилась Светлана Валериановна, поставила на длинный журнальный столик поднос с гренками и круглую салатницу с какой-то пастой, аппетитно пахнущей чесноком. Вика отправилась на кухню за глинтвейном.

— Что здесь? — осторожно поинтересовалась я, заглядывая в салатницу: не все хозяйки с радостью раскрывают свои секреты.

— Творог, сыр, майонез, пряная зелень, — радушно поделилась со мной Светлана Валериановна. — И, конечно, чеснок, без него не так вкусно. Это надо на хлеб намазывать. Такая закуска больше к пиву подходит, но я его не люблю. Разбирайте, девочки, стаканы, в квартире холодно, так хоть выпьем горячего.

Со стаканом в руке я вернулась на подоконник. Сидеть на нем было неудобно, но мне хотелось видеть всех одновременно. Чем дольше я наблюдала за мамой Люськи, тем больше мне казалось,

что она хранит в прошлом какие-то тайны.

Отпив немного из стакана, Вика поставила его на стол, решительным движением вырвала из записной книжки чистый листочек и протянула его Люське.

— Проведем эксперимент! — заявила она. — Сначала ты, потом Светлана Валериановна. Пиши: «Изменишь — я тебя убью!»

Люська скрипнула карандашом, а затем передала листочек маме.

— Готово, — объявила та секунд через десять. Полюбовавшись на творение своих рук, она отдала листок Вике, которая углубилась в сравнение их почерков, а я подумала, что Светлана Валериановна с удовольствием положила бы эту записку кому-нибудь в карман.

— Не идентично, но похоже, — сообщила Вика. — Вполне можно сделать вывод, что писали мать и дочь. А уж по отдельности и по памяти — я бы перепутала!

— Итак, — постановила я, — считаем, что с равной вероятностью эту записку могли написать и Алина, и Тамара.

— Ну вот, — вслед за мной подвела итог Вика. — Записка неизвестно кому, почерк Тамарки или Алинки, испугалась Милка, а умерла бабушка. Все запуталось окончательно.

— Зато нельзя никому изменять, — улыбнулась Светлана Валериановна. — С этим все ясно.

Я замерзла под открытой форточкой, и горячий глинтвейн оказался очень кстати — не крепкий, но сладкий, с лимоном и корицей. На других он тоже подействовал благотворно.

— Про почерк временно забудем, тем более что его могли подделать, чтобы кого-нибудь сбить с толку, — ощутив прилив активности, Вика захватила инициативу. Что ж, меня это вполне устраивало. — Ищем возможность и мотив. Кто гарантированно не мог положить записку в карман пальто? Алина, Сергей, а также Лёня! Он пришел позже, когда мы записку уже обнаружили. Остальные такую возможность имели.

— А я?! — возмутилась Люська. — Разве мне там кто-то изменял? Тем более Милка?!

— Не торопись, возможность не означает стопроцентную вероятность. Если бы мы тебя подозревали, то не стали бы всего рассказывать, — примиряюще заметила Вика. — Лучше подумай, могла ли Алина заранее такую записку написать и попросить кого-то в карман Милке положить?

— Девочки, — вмешалась Светлана Валериановна. — Если Алина посвятила кого-то в свои дела, то уж убивать она, несомненно, не будет.

— Но и изменять ей среди них никто не будет, — возразила Люська. — Возможно, кто-то для конспирации написал записку ее почерком.

— А теперь пойдем с другой стороны, — продолжала Вика. — Кто кому может изменять? Лёня Тамарке — раз, Милка Сене — два. Маловероятно: Паша Милке — три, в этом случае Милка сама написала эту записку для Паши. А еще?

— Совсем маловероятно, — включилась в обсуждение я, — что Тамарка собиралась изменить Лёне и свидетель Юра — своей девушке. И при чем здесь почерк Алины?

— О! — воскликнула Вика. — А если Милка по почерку решила, что записку написала Алина? Она ведь будет ее защищать, правда? Могла она за Алину испугаться? Люсь, в последнее время какие у них отношения были?