Не жди моих слез
Шрифт:
— А, это все ерунда. Мало ли кто с кем переспит. Тем более у Валерки к женщинам было весьма определенное отношение. Он мог даже с мужиками. — Саша смотрел на меня озадаченно и заинтригованно. Так смотрел на меня ты, когда я могла испытывать то, чего не испытывала. — Его наверняка мог шлепнуть кто-то из его гомиков.
— Ты, например.
Я смотрела на Сашу не мигая.
— Да я не был у него в тот вечер. Я сидел дома и смотрел футбол. Помню еще этот Балтача…
— А Дашка уверена, что вы с ней виделись когда-то на институтской вечеринке и даже целовались.
Саша крутанулся
— Плевать я хотел, что считает какая-то там Дашка. Вы все дуры и выдумщицы. Ты пойми: у следователя уже готово на меня дело. Меня видела вахтерша внизу, хотя меня там не было, слышишь? Она слепая тетеря. А с тебя теперь и вовсе взятки гладки.
Саша обвел взглядом мою обитель и воздел руки к потолку.
— Я ничего не понимаю. Если меня там не было, как я могла…
— Да ты была там, была. Но он тебя вытолкнул за дверь, а ты вернулась…
— Ну да, я нафантазировала себе Бог знает что. Дашка считает, что вы с ней целовались…
Саша досадливо ударил по своим ляжкам руками и отвернулся.
— Лидок, какой тебе толк, если меня упекут ни за что, ни про что. Тебе даже яблок будет некому принести. А так я обязуюсь каждый день… Лиденция, будь хорошей девочкой. Тем более что, когда все это кончится и тебя отпустят домой, мы начнем новую жизнь без всяких дашек и валерок. Лады?
— Неужели у тебя есть охота ложиться в постель с вареной макарониной, тем более что ты проиграл на ней бутылку? Ты теперь ее мне поставишь, верно? По выходе из этого заведения…
Когда вошла медсестра, Саша попросил у нее сердечных капель и вышел, не глянув в мою сторону.
Я закрываю глаза и чувствую с наслаждением, как в мою руку больно впивается игла шприца. Я даже слышу, как трещит под ней кожа, — чем тупее игла и чем грубее сестра, тем больше наслаждения испытываю я. Иной раз меня охватывает экстаз боли, возбуждающий другое желание. Но только вряд ли мне когда-нибудь захочется лечь в постель с мужчиной. Когда-то хотелось — из-за избытка глупой романтики при полном отсутствии физиологического желания. Теперь же, когда плюс поменялся местами с минусом, жизнь кажется простой и донельзя неинтересной. Скучно жить на этом свете, дорогие соземляне.
И тут приходит, вернее, с шумом вкатывается твоя младшая сестра. ПОтом от нее несет за метры. Она садится мне на ноги, она выкладывает мне на грудь гору помидоров, огурцов и лимонов.
— Ваш брат, — говорю я ей, — кажется, умер. Мне хотят пришить дело об его убийстве, списав все на мои свихнувшиеся мозги. Они у меня на самом деле свихнулись, но только не в ту сторону, в какую все вы думаете. Кстати, с вашим братом мы расстались вполне мирно. Точнее, мы с ним вовсе не расставались: просто я попала в психушку, а он на тот свет. Почему, скажите, людям нельзя взять и отправиться туда, куда хочется?
— Солнышко ты мое, ну а мне и вовсе его смерти не нужно было. Я ведь его как брата родного любила, как брата.
Твоя сестра всхлипнула очень ненатурально. Впрочем, это так и должно было быть, раз она оказалась тебе не сестра.
— Благодаря
И снова всхлип, еще ненатуральней первого.
— А что вы делали… десятого сентября?
Вдруг в памяти высветилось электронное табло с этой датой на каком-то здании, когда я шла с туфлями в руках посередке Садового кольца в окружении двух бесшумных противоположных потоков машин. Я спросила об этом только потому, что на секунду вообразила себя завтрашним следователем.
— Солнышко мое, да он же сказал, что его вечером не будет. А когда его нету дома, я могу заходить с кем угодно и когда угодно. Я же, как и ты, женщина, мне нужно, чтоб любили меня, а не только, чтоб я сумки из магазинов таскала. Солнышко мое, я, когда увидела все, так и поняла: это его бабы укокошили. За дело, за дело, да все равно жалко, очень жалко. Я там все как есть оставила, меня эта проклятая Лизка, лифтерша, видела. Я ей полсотни сунула и бутылку коньяка купила, — может, сука, не продаст. А то ж всякое можно будет пришить, тем более что я нигде не работаю и в разводе состою.
— А мне вы сколько дадите за то, что я на самом деле считала вас его сестрой? Тысячу? И ящик коньяка поставите?
Твоя сестра округлила глаза и снова всхлипнула, теперь гораздо натуральней.
— Солнышко мое, да я тебе свое бриллиантовое кольцо на палец надену, когда все кончится. Ты же не хотела, чтоб он упал, ты просто так его толкнула, но пол был скользкий — там была лужа. Бедняжка, ты даже рассудка лишилась, когда увидела, что наделала. Я видела, ты выскочила из подъезда и помчалась к метро. Эта Лизка тоже тебя видела.
Я подумала о том, что общими стараниями они вполне в состоянии засадить меня на остаток жизни в тюрьму или в психушку. Совсем недавно, до того, как плюс поменялся с минусом, у меня бы по этому поводу душа ушла в пятки. Но сейчас, когда жизнь кажется мне донельзя простой и неинтересной, единственная отдушина — мои несвихнувшиеся мозги.
— Вот беда — не помню, в каком платье я была. Они здесь говорят: амнезия сознания на почве сильного потрясения. Наверное, вы или Лизка вспомните…
— Ну конечно, солнышко. Ты была в бирюзовом свитере и бежевой юбке с разрезом. Как тогда, когда мы с тобой познакомились. Тебе очень идет этот свитер. Импортный небось?
Я расхохоталась — не нарочно, на самом деле. Твоя сестра стала затравленно озираться по сторонам. Я прибавила звук и замахала у нее перед носом руками. Она отскочила к двери, чуть не сбив с ног настоящую сестру.
— Адью, — сказала я. — Встретимся на скамье подсудимых. Великолепное трио. Или, может, наберется квартет?
Вполне вероятно, что завтрашний следователь с Петровки вместо меня увидит окоченевший труп под белой (бэу, разумеется) простыней. Но может, подобное слишком большая честь для меня? Ничего — все у меня впереди.