(не)жена для бандита
Шрифт:
Уже после, откинувшись на подушки, притягиваю Наташу к себе под бок.
— Как же я тебя ненавижу, — шепчет она, закрыв глаза узенькой ладошкой. — Как же я тебя ненавижу…
Глажу ее рукой по коротким волосам. Не говорю ничего, давая возможность выговориться.
— Зачем ты так сделал, зачем? — она приподнимается на локте и легонько ударяет меня кулачком под ребра. Морщусь — знает все болезненные места, чертовка. — Я уеду сегодня. Попытка номер два.
Дотрагиваюсь до переносицы. Тру пальцем сильнее, чтобы внезапная головная боль отступила.
— Нет.
Она
— Что — нет? — качает она головой, удивленно разглядывая меня, будто впервые увидев. Дотрагиваюсь кончиком указательного пальца до ее груди, провожу пунктирную линию вниз.
— Не уедешь.
Она нервно хмыкает, испускает смешок.
— Конечно уеду, ты же сам мне сделал документы и билет, — ехидно цедит, сощурившись.
— Передумал.
От этих слов она взвивается, как костер, в который плеснули бензин, вскакивает, и, если бы не моя рука, перехватившая ее лодыжку, дернув назад, обратно в мои объятия, ускользнула бы юркой ящерицей.
— Ты меня бесишь, бесишь, бесишь! — извивается она подо мной, надеясь вырваться. — Я уеду!
— Мы сделаем так, — обездвижив ее своим телом, смотрю в глаза, чтобы она поняла всю серьезность моих слов. — Я тебя не отпускаю. Останешься здесь. Деньги, интернет, сотовая связь, — все сделаю. Из дома не выходить. В город не ездить. Там тебя узнают и порешают. Ясно?
Она отворачивается. Смотрит в стену, обиженно надув губы.
— Нет.
Молчу, жду, пока первый приступ злости сойдет. Наконец, ее мышцы расслабляются.
— Я уеду, исчезну. Никто меня не найдет. Даже ты.
Хмыкаю. Пожимаю плечами.
— Что я буду здесь делать? Почему мне нужно остаться? — в отчаянии воскликнула Наташа, и в ее голосе пронеслась невысказанная, невылеченная тоска.
— Не уедешь. И будешь жить здесь, поняла? Какое-то время… — зло впечатываю ее в матрас. Провожу руками по телу, избавляя от мешающего одеяла. — Потому что ты — моя. Моя, понятно это?
Она вскрикивает, распахивает широко глаза. По-женски захлебывается от мужской власти, от собственнического чувства, которое давит на нее тоннами веса, от этой невыносимой близости, и от нежданного всполоха радости, скользнувшего по краю души, отразившегося на кончиках ее длинных ресниц. Знаю, вижу, что она чувствует: умирает от злости и презрения к себе за то, что не может противостоять моей силе, моей власти над ней, давит в себе робкую надежду и короткий восторг от того, что понимает: она — моя. Моя. Ей никуда уже не деться, она подчинена моей воле, она порабощена. И я знаю точно: если бы мы случайно не встретились на моей собственной свадьбе, она все равно через какое-то время точно также лежала подо мной и точно также таяла от ласк, растворяясь в накатывающем волнами возбуждении, которое дарил ей я.
Но сейчас я не готов отпускать ее даже на какое-то время, чтобы не тратить потом драгоценные минуты, часы на дорогу, на перелеты, чтобы урвать свою личную дозу наркотика, которым стала для меня эта строптивица,
Целую ее в нос, в щеку, в губы, Наташа отворачивается, крутится, вертится, но сдается на милость победителя… снова сдается.
— Ты моя…запомни это…Моя… — шепчу ей между поцелуями, заставляя цвести кожу, и гореть, и наливаться огнем. — Моя…моя…
— Ненавижу тебя, — отвечает она, запуская свои зубы мне в плечо в момент наивысшего наслаждения. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу…
43
Выезжаю из дома, оцениваю пространство. Не уверен, что удалось убедить Наташу в том, чтобы она осталась тут, не сбегала, не делала только хуже себе и мне. Но какое-то время она точно проживет в этом доме. Мне нужно будет только контролировать ее настроение…
Она не сможет долго довольствоваться ролью любовницы, эта игра не для такой свободолюбивой, яркой девчонки. Точно устроит разгон, и, возможно, может додуматься до того, чтобы явиться в мой дом и поговорить с Камиллой, указав ей на очевидный факт: я не люблю свою жену, предпочитая ее обществу общество этой наглой занозы…
Одни проблемы с этими женщинами. Бабьё…
На сотовый телефон приходит сообщение от дяди. «Пришли мне Хана». Закатываю глаза — Хан поставляет ему крэк, и, видимо, свадебная вечеринка в мою честь переходит у Дамира Рустамовича на новый уровень…
Моя брачная ночь подходит к концу, утро постепенно пробуждает небо, окрашивает его в светлые тона легкими мазками, штрихами солнечных лучей. Возле дома пустынно и тихо. Ворота открываются с ключа, и я вдруг замечаю автомобиль, неприметно двигающийся по краю дороги вслед за мной. Ставлю тачку, выкручиваю руль, а сам тут же бросаюсь вперед, не медля и секунды, перепрыгиваю через капот враждебной машины, тяну дверцу на себя, с быстротой реакции мангуста выхватываю из недр автомобиля водителя.
Тяну его вперед, несмотря на явное сопротивление, и удивленно застываю.
— Хан?
Он опускает глаза, чтобы скрыть злобный блеск.
— Следить за мной вздумал, скотина? — ударяю по крыше автомобиля, от чего по улице разносится жесткий жестяной звук. Дергаю рубашку, и пуговицы сверху летят в сторону.
— Нет, — он дергается, а я не выдерживаю и отталкиваю его от себя.
— Кто приказал? — резко ору ему прямо в лицо.
— Не следил, случайно, — мямлит он какую-то ерунду.
— Кто сказал? — кричу снова, и от этого нервного выкрика у него закрываются глаза, он жмурится, щурится, съеживается, но идти против меня не может.
Не выдерживаю, распаленный его молчанием, сжимаю ладонь в кулак, и, даже не давая возможности настроиться телу, тут же резко выбрасываю кулак вперед, добавляя ускорение своей злостью. Кто дал приказ следить за мной? Я не нуждаюсь в охране, а это значит одно — недоверие. Если есть недоверие, значит, будет и расплата.
Бью прицельно и быстро в живот, сгибая противника пополам, хватаю за волосы, утыкая его ниже, чтобы размашисто и быстро выбить все дерьмо из его головы, из его памяти. От злости трясет, раздражение нарастает до критической отметки.