Небесная лыжница
Шрифт:
— Не знаю, сэр. Я предлагал принести обед в номер,. но он выругал меня и отключил телефон.
«Это серьёзно, — подумал Роберт. — Не было ещё случая, чтобы Оливер отказался от обеда».
Ему тоже не хотелось есть. Роберта ошеломили циничные откровения Слоупера. Не хватает ещё, чтобы его имя проклинали потом, как проклинают до сих пор создателей атомного оружия. Хотя он уже так глубоко увяз здесь, что Центр в самом деле стал для него западнёй. Отсюда так просто не вырвешься? Да и кому он нужен? Брату, который всю жизнь пытается хоть как-то
Он без спроса вошёл в номер биохимика. Оливер лежал на тахте. На полу валялась книга, а на столике стояла почти пустая бутылка.
— Чего киснешь, старина? — поинтересовался Роберт и плюхнулся в кресло. — И что за привычка появилась у тебя — надираться в одиночку? Мог бы позвонить. Я — идеальный партнёр.
— Вы ничего не знаете, шеф, — тоскливо сказал толстяк, не поворачивая головы. — Ничего!
— Правильно. И знать не хочу, — согласился Роберт. — Если ты казнишься из-за Опухоли, то дурак. Повлиять на гены так избирательно, чтобы произошла небольшая деградация живого и больше ничего, крайне сложно. Тем более, откуда нам знать: может, эти лавинообразные мутации и приведут в конечном итоге к тому, чего ты добивался.
— Нет, я не хотел! Я не добивался! — воскликнул вдруг биохимик. Он потянулся к виски, плеснул в свой стакан. Роберт перехватил бутылку, сделал несколько глотков.
— Вот тебе ещё одно доказательство — нельзя пить в одиночку. Уже кричать начал, бьёшь себя в грудь. Чего ради? — Роберт тяжело посмотрел на биохимика. — Мы не на фабрике игрушек работаем, а я не пастор, чтобы отпустить тебе грехи. Сам по уши в дерьме.
— Я написал генералу, — сказал Оливер, тупо глядя в потолок. — Требую официального расследования.
Роберт расхохотался.
— Ты спятил, дружище?! Он требует расследования! И это говорит человек, который больше всех хотел уйти в тень, спихнуть свою Опухоль на меня, Ральфа, на господа бога. Какая муха тебя укусила?
— Мне не хочется жить, Роберт. — Биохимик попробовал закурить, но тут же с отвращением отбросил сигарету. — С вами не бывало такого? Мне открылось... Я всё понял... Мало того, что я ничтожество, так я ещё и преступник.
— Можно подумать, что все остальные здесь разводят кроликов, — зло сказал Роберт. — Перестань заниматься мазохизмом.
— Вы ничего не знаете, шеф, — тупо повторил Оливер. — Я хуже тех фашистов, которые экспериментировали в лагерях смерти...
— Чего ты хочешь? — грубо спросил Роберт, которому вдруг стало противно находиться рядом с этим стенающим боровом.
— Избавиться от мук! — с пьяной горячностью воскликнул Оливер. — Я всегда считал, что совесть — это выдумка поэтов и неврастеников. А теперь она открылась, будто старая рана, и болит. Что мне делать?
— Застрелись, — посоветовал Роберт. — Самый простой выход. Я пока не пробовал, но, говорят, помогает.
Оливер
— Спасибо за совет, — без тени улыбки сказал он и добавил: — Я всегда считал тебя хорошим парнем, шеф.
— Проспись, — буркнул Роберт, направляясь к двери. — Сейчас пришлю к тебе Эвелину — пусть сделает успокоительный укол.
В городе Роберт решил позвонить брату и заехал на почту. Из Центра звонить не хотелось — он знал, что все их разговоры фиксируются на плёнку.
Пока телефонистка связывалась с Лос-Анджелесом, он вышел на веранду. С запада на город заходили грозовые облака. Их ещё пронзали солнечные лучи, и всё вокруг окрасилось в зловещий сиреневый цвет. Роберт достал флакон с коньяком, сделал несколько могучих глотков.
«Напрасно я так с Оливером, — подумал он. — Может, в самом деле у человека душа заболела... Что-то его, конечно, мучает. В таком случае — зачем темнить? Открылся бы, хотя какой из меня, чёрт возьми, духовник... Самому выть хочется...»
Он снова глотнул из флакона и невольно поёжился, почувствовав затылком чей-то взгляд: Его бесцеремонно разглядывал худой мальчишка лет десяти в заношенных джинсах и грязной жёлтой рубашке. Мальчишка сидел на ступеньках веранды. Время от времени он с независимым видом отворачивался и плевал в цветник. Взгляд у мальчишки был насмешливый и дерзкий.
Роберт поманил его рукой. Подойди, мол.
Мальчишка насторожился и нехотя встал.
— Хочешь заработать доллар? — спросил Роберт.
— Ещё как, сэр.
— Вот, возьми. И сделай милость — не торчи перед глазами.
— Понял, сэр. Исчезаю.
— Мистер... Вы заказывали Лос-Анджелес, — напомнила телефонистка. — Соединяю.
Роберт узнал голос Луизы, жены брата, и обрадовался.
— А где Ред? — спросил он.
— Ты откуда звонишь? — вопросом на вопрос ответила Луиза. — Не из города?
— Нет, Лу. От себя. А Ред дома?
— Жаль, что от себя, — огорчилась Луиза. — Мы тебя ждём, ждём... Ты второй год обещаешь приехать, и всё никак. Ред уже боится, что ты там загордился, забыл о нас. Он тебя часто вспоминает.
— Я — ничего, Лу. Как-нибудь выберусь. Обязательно! К Рождеству, а может, и раньше. Дай-ка Реду трубку.
— Его нет дома. Ред решил устроить в нашем домике водяное отопление. Возится сейчас там с трубами, котлом.
— Какой ещё домик? — удивился Роберт.
— Как? Ты не знаешь? Я ведь писала тебе... Мы весной купили участок. Кстати, спасибо тебе за деньги — они нам очень пригодились. Ред надеется, что года за три мы с тобой полностью рассчитаемся.
— Пустяки, это подарок, — пробормотал Роберт. Что-то сдавило ему сердце и не отпускало: если он правильно понял, сбылась наконец отцовская мечта. — Большой участок, Лу, где он находится?
— На берегу. Четыре акра. Ты знаешь, я посеяла возле дома море цветов. И твою любимую магнолию посадила. Приезжай и живи там сколько захочешь.