Небесные овации

Лукадо Макс

* * *

Четыре человека: богатый юноша из начальствующих, Сарра, Петр и Павел.

Любопытная нить связывает их воедино.

Последние трое получили новые имена: Сара стала Саррой, Симон — Петром, Савл — Павлом. И только первый, этот юный яппи, ни разу не упомянут по имени.

Возможно, это лучшее объяснение первой заповеди блаженства. Тот, кто сам

себе делает имя, остается безымянным. Но тот, кто призывает имя Иисуса — и

только Его имя, получит новое имя и, более того, новую

жизнь.

26

Блаженны плачущие...

Глава 5

УЗИЛИЩЕ ГОРДОСТИ

Для бразильской тюремной камеры эта была не так уж плоха. На столе стоял

вентилятор. На двух кроватях лежали тонкие матрасы и подушки. Имелись унитаз и

раковина.

Нет, она была не слишком плоха. Нужно, правда, учесть, что я-то ведь мог в ней

долго не засиживаться.

Не выпускали из нее Анибала. Это была его камера.

Этот человек был еще более странным, чем его имя. Якорь, вытатуированный на

предплечье, мог бы символизировать его железный характер. Широкая грудь

распирала рубашку. При легком движении рук бугрились бицепсы. Кожа лица по

цвету и фактуре напоминала буйволиную. Взглядом он мог бы убить врага. А улыбкой

— ослепить.

Сегодня, однако, взгляд потуплен, а улыбка скорее вымученная. Анибал уже не на

улице, где был боссом, а в тюрьме, где он — арестант.

Он убил человека — «соседского панка», как охарактеризовал его Анибал, неугомонного подростка, продававшего уличным ребятишкам марихуану и своим

длинным языком постоянно наживавшего себе неприятности. Однажды вечером

язык у юного наркодилера опять развязался, и Анибал решил его укоротить. Выйдя

из переполненного бара, где они повздорили, Анибал сходил домой, вынул из ящика

стола пистолет и вернулся в бар. Встав в дверях, Анибал окликнул юнца. Едва тот

успел обернуться, как получил пулю в сердце.

Анибал был виновен. И точка. Единственная надежда — если судья согласится, что Анибал оказал обществу услугу, избавив его от одной проблемы. До

приговора

оставался примерно месяц.

С Анибалом я познакомился через моего христианского собрата Даниэля. Анибал

приходил поднимать тяжести в спортзал Даниэля. Даниэль дал Анибалу Библию и

несколько раз навещал его. В этот раз Даниэль взял меня с собой, чтобы рассказать

Анибалу об Иисусе.

27

Наша беседа шла на тему распятия. Мы поговорили о грехе. Мы поговорили о

прощении. Взгляд убийцы потеплел при мысли о том, что Тот, Кто лучше всех его

знает, больше всех его любит. Сердце его тронул разговор о небесах, о надежде, которую не отнимет у него никакая казнь.

Но когда речь пошла об обращении в веру, лицо Анибала стало мрачнеть. Он уже

не тянул ко мне с интересом шею, а настороженно откинулся назад. Анибалу не

понравились мои слова о том, что первый шаг к Богу — это признание своей вины.

Ему плохо давались такие фразы, как «я виноват» и «простите меня». Извинения

вообще были не в его характере. Он в жизни никому не уступал и не хотел делать это

сейчас — даже если речь шла о Боге.

В последней попытке пробиться через его гордость я спросил:

— Так вы хотите попасть на небеса?

— Конечно, — буркнул он.

— А вы готовы?

Раньше он мог бы из гордости сказать, что готов, но теперь... Он уже услышал

слишком много библейских истин. Он понимал, в чем для него загвоздка.

Он долго глядел в бетонный пол, размышляя. Я подумал было, что его каменное

сердце смягчилось. Целую секунду мне казалось, что непоколебимый Ани- бал может

впервые в жизни признать свою неправоту.

Но я ошибся. Поднятые навстречу моему взгляду глаза не были наполнены

слезами — в них сквозило сердитое упрямство. Это были не глаза раскаявшегося

блудного сына, а глаза озлобленного арестанта.

— Ладно, — пожал он плечами, — я стану одним из этих ваших христиан. Только

не думайте, что теперь я буду жить по-другому.

Напрашивающийся ответ отдавал горечью.

— Вы ведь не можете оговаривать условия, — сказал я ему. — Это не контракт, который вы обсуждаете перед тем, как подписать. Это дар — совершенно

незаслуженный дар! Но чтобы его получить, вы должны признать, что нуждаетесь в

нем.

— Ладно. — Порывшись толстыми пальцами в своей шевелюре, он встал. — Но не

ждите меня в церкви по воскресеньям.

Я вздохнул. Сколько еще жизнь должна бить его по голове, чтобы он попросил о

помощи?

Глядя, как Анибал расхаживает от стены к стене в тесной камере, я понял, что

подлинная его натура — не железобетон, а гордость. Он дважды в узах. Один раз

из-за своего преступления, а второй раз — из-за своего упрямства. Один раз его

приговорил закон его страны, а второй раз — он сам.