Небесные овации

Лукадо Макс

Меня это не убеждает. Не думаю, что Петру нужны были такие выяснения, —

по-моему, ему просто хотелось уцелеть. Он ясно сознавал два факта: лодка тонет, а

Иисус держится на воде. И ему не понадобилось долго размышлять, чтобы решить, где ему лучше очутиться.

Возможно, лучшим толкованием его слов было бы такое: «Го-о-споди Иисусе!

Если это Ты, так вытащи меня отсюда!»

«Иди», — последовало приглашение.

И Петр не нуждался в повторении. Не каждый день расхаживаешь по воде среди

волн выше твоего

роста. Но, поставленный перед выбором — верная смерть или

возможность выжить, Петр понял, что больше ему ничего не остается.

Первые несколько шагов прошли на «ура». Но еще через пару метров Петр забыл, что смотреть-то нужно на Того, Кто, собственно, и держит его на воде, так что он

начал тонуть.

И в этот момент мы видим главное отличие Петра от Анибала — отличие

человека, признающего свои проблемы, от человека, их отрицающего.

30

Анибал больше озабочен тем, чтобы сохранить лицо, а не голову на плечах. Он

предпочел бы утонуть, только бы никто не услышал, что он взывает о помощи. Он

лучше погибнет на своих путях, чем спасется на путях Божьих.

Петр же, напротив, не так глуп, чтобы смотреть дареному коню в зубы. И он не

пес, чтобы кусать руку Дающего. Может быть, его поведению не хватает гламурности

— не попасть ему на глянцевую обложку «Gentleman's Quarterly» и даже «Sports Illustrated» — зато он будет спасен.

«Господи! спаси меня!»

И поскольку Петр предпочитает проглотить собственную гордость, а не пару

ведер воды, сквозь бурю протягивается спасающая его десница.

Суть ясна.

Пока Иисус остается лишь одной из многих возможностей, никаких

возможностей у вас нет. Пока вы можете тащить свое бремя в одиночку, вам не

нужен

Тот, Кто его понесет. Пока ваша жизнь не доведет вас до слез, вы не получите

утешения. И пока вы можете прийти к Нему или уйти от Него, для вас это все равно, что уйти, ибо к Нему нельзя прийти наполовину.

Но когда вы плачете, когда вы скорбите о своих грехах, когда вы признаете, что

нет у вас другого выбора, кроме как возложить все свои печали на Него, и когда

действительно не останется другого имени, которое вы сможете призывать, — тогда

возложите все ваши печали на Него, ибо Он ждет вас посреди бури.

31

...Ибо они утешатся.

Глава 6

НЕЖНОЕ

КАСАНИЕ

Побыть родителем бывает важнее, чем прослушать курс богословия.

Вчера два десятилетних оболтуса подошли в автобусе к моей пятилетней дочери, грозно глянули на нее и велели оттуда уматывать.

Когда я пришел с работы, дочка мне все рассказала.

— Мне хотелось заплакать, но я не заплакала. Я просто сидела на месте, только

очень испугалась.

Первым моим побуждением было узнать имена мальчишек, пойти и настучать их

отцам по носу. Но я поступил иначе. Я сделал кое-что поважнее. Я посадил мою

малышку к себе на колени, дал ей утонуть в моих объятьях и стал уговаривать ее не

волноваться из-за этих переростков, потому что папа ведь здесь и уж он-то

позаботится о том, чтобы любой дурак, который хоть пальцем тронет его принцессу, тут же понял, что сам себя наказал. Вот так-то.

И для Дженны этого было достаточно. Она спрыгнула с моих колен и побежала

играть на улицу.

Через несколько минут она вернулась вся в слезах. На локте у нее была ссадина.

Подхватив ее на руки, я отнес ее в ванную на медицинские процедуры. Она

старалась рассказать мне, что случилось.

— Я... хны-хны... закружила... хны-хны... как вертолет... хны-хны... а потом

упа-а-а-а-а-ла...

— Ничего, скоро заживет, — сказал я, усадив ее на стул.

— Ты дашь мне лейкопластырь?

— Конечно.

— Большой?

— Самый большой.

— Правда?

32

Я наклеил ей на ссадину лейкопластырь и поднял ее локоть к зеркалу, чтобы она

увидела свою «нашивку за ранение».

— Здорово. Можно, я к маме пойду?

— Еще бы, — улыбнулся я.

И для Дженны этого было достаточно.

— Папа...

Голос пришел из другого мира — мира бодрствования. Я его проигнорировал, оставшись в мире снов.

* * *

— Папа, — голос был настойчивым.

Я открыл один глаз. Андреа, наша трехлетняя дочь, стояла у края кровати в

каких-то сантиметрах от моего лица.

— Папа, я боюсь.

Я открыл второй глаз. Три часа ночи.

— Что случилось?

— Мне нужен фонарик в спальню.

— Что-что?

— Мне нужен фонарик в спальню.

— Зачем?

— Там темно.

Я сказал ей, что свет включен. Я сказал, что у нее в спальне зажжен ночник и в

коридоре горит свет.

— Но, папа, — возразила она, — а если я открою глаза и ничего не увижу?