Небесные овации
Шрифт:
ценности. Ходячие язвы общества. Лишние люди на обочине дороги. Но тех, кого
остальные считали отбросами, Иисус почитал за сокровище.
В моем шкафу висит вязаный жакет, который я почти не надеваю. Он мне мал.
Рукава слишком короткие, в плечах жмет. Уже и пуговиц не хватает, и локти
протерлись. Мне следовало бы его выбросить. Никакой пользы от него нет. Я больше
никогда не буду его носить. Логика диктует, что нужно освободить место в шкафу, избавившись от этого
Это диктует мне логика.
Но любовь запрещает.
Есть в этом жакете нечто особенное, что заставляет меня бережно хранить его. И
что же это? Ну, для начала, на нем нет этикетки. Ни с лицевой, ни с изнаночной
стороны не найдете вы ярлычка с надписью «Made in Taiwan» или «Стирать в
холодной воде». Этикетки нет, потому что жакет изготовлен не на фабрике. На него
не пришивали ярлычков на конвейере. Это не произведение безвестной работницы, зарабатывающей себе на пропитание. Это труд заботливой матери, вложившей в
него свою любовь.
Этот жакет уникален. Он — единственный в своем роде. Его ничем нельзя
заменить. Каждая его нить заботливо подобрана к другой. Каждая петля связана с
любовью.
И хотя пользы от жакета не осталось, его ценность для меня не стала меньше. Он
ценен не тем, для чего нужен, а тем, кто его сделал.
Должно быть, о чем-то таком думал псалмопевец, когда написал: «...Ты... соткал
меня во чреве матери моей»4.
Задумайтесь об этих словах. Вы сотканы. Вы — не случайность. И не продукт
массового производства. Вы не сошли с конвейера. Вас задумал, наделил особыми
дарами и с любовью привел на эту землю великий Мастер.
«Ибо мы — Его творение, созданы во Христе Иисусе на добрые дела, которые Бог
предназначил нам исполнять»5.
Для общества, где совсем мало места отведено вторым скрипкам, это добрая
весть. Для цивилизации, в которой дверь возможностей открывается только один
раз, а потом захлопывается наглухо, это откровение. В системе, где ценность
человеческого существа определяется тем, сколько он зарабатывает, или насколько
красивые у него ноги... позвольте мне сказать вам одну вещь: замысел Иисуса дает
нам причину для радости!
Иисус сказал Иоанну Крестителю, что грядет новое Царство — Царство, в
котором люди ценятся не за то, что они делают, а за то, Чьи они.
* * *
77
Вторая особенность Царства — такая же могучая, как первая: «...мертвые
воскресают...» Смерть лишена власти.
Год 1899 ознаменовался смертью двух выдающихся людей — это были Дуайт
Мооди, признанный проповедник, и Роберт Ингерсолл, знаменитый адвокат, оратор
и политический деятель.
У этих двух людей было много общего. Оба воспитывались в христианских
семьях. Оба были прекрасными ораторами. Оба много ездили по стране и
пользовались большим авторитетом. Оба собирали огромные толпы слушателей и
завоевывали себе преданных сторонников. Но существовало и поразительное
различие между ними —- в части их отношения к Богу.
Ингерсолл был агностиком, приверженцем натурализма; в вечность он не верил, делая упор на важности жизни здесь и сейчас. Ингерсолл свысока относился к
Библии, утверждая, что «свобода мысли даст нам познать истину». Библию он
определял как «басни, непристойность, притворство, подлог и ложь»6. Он резко
выступал против христианской веры. Он заявлял, что христианский «символ веры —
невежественное прошлое, которое издевается над просвещенным настоящим»7.
У современника Ингерсолла проповедника Дуайта Мооди были другие
убеждения. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы говорить умирающим о
воскресшем Царе. Он воспринимал Библию как надежду для рода человеческого, а
распятие — как переломный момент истории. Его наследием стали произнесенные и
записанные проповеди, образовательные учреждения, церкви, преображение жизни
множества людей.
Два человека. Оба — авторитетные ораторы и влиятельные деятели. Один
отвергал Бога, другой принимал Его. Последствия их жизненного выбора яснее всего
видны в том, как они умерли. Почитаем, как один из биографов сравнивает две эти
смерти.
Ингерсолл умер внезапно. Весть о его смерти сразила его семью. Тело
умершего оставалось в доме на протяжении нескольких дней, потому что
вдова не хотела с ним расстаться. В конце концов, ее убедили это сделать
ради здоровья семьи.
Останки Ингерсолла были кремированы, а восприятие обществом его
кончины оказалось весьма мрачным. Для человека, связывавшего все свои
упования с этим миром, смерть стала трагедией без какой-либо утешительной
надежды.
Другим оказалось наследие Мооди. 22 декабря 1899 года проповедник
встретил свой последний зимний рассвет. Заметно утратив силы за ночь, он
заговорил медленно, взвешивая каждое слово:
— Земля уходит, передо мной открываются небеса!
Его сын Уилл, находившийся неподалеку, поспешил
к постели отца.
— Отец, ты грезишь, — сказал он.
— Нет, это не сон, Уилл, — ответил Мооди. — Это прекрасно. Это как