Небесный огонь

Бурнаков Филипп Тимофеевич

— А я не верю,- шагнул вперед державшийся в стороне Хурун Иванович.- Не каждому пионеру, оказывается, можно верить.

Он взял меня за плечо. Крепко ухватил, даже больно стало.

— Вот поглядите,- обратился к леснику.- Видите, пальцы желтые. И у того тоже,- показал на Арминека.

Подскочил Ачис и выдернул у меня из кармана высовывавшуюся пачку «Беломорканала».

Все вытаращили на меня глаза.

— Вот видите, какие бывают пионеры..

Хурун Иванович все еще цепко держал меня за плечо, хотя я и не думал вырываться. Арминек в растерянности опустил

голову. Лицо его покрылось красными пятнами. И я, наверное, выглядел не лучше. Оба мы готовы были провалиться сквозь землю от стыда.

Лесник только руками развел, и опять сурово сошлись у переносицы его густые брови, а бородища вздыбилась.

— Теперь понятно, отчего начался пожар? Эти двое курили, бросили спичку или окурок — и пошел огонь по тайге… — У Хуруна Ивановича был такой вид, будто он больше всех переживает, будто ему, как учителю,, приходится оправдываться за нас.- Трудно за ними уследить. Учишь их, учишь, как надо относиться к природе, а они вон что натворили! Безобразие! Удрали из отряда, шатались где-то больше суток, и вон еще что… Прощать такое нельзя. Ни в коем случае нельзя. Родителей надо оштрафовать. Пусть платят.

Мы с Арминеком переглянулись. Я хотел рассказать, как было дело, но Арминек знаком показал: «Молчи!» Он был прав. Еще успеется. Вот папиросы чертовы некстати оказались…

Хурун долго еще ругал нас. Потом сказал леснику, чтобы тот составил акт. Бородач достал из потертой полевой сумки несколько бланков, заполнил их, дал подписать Хуруну и вожатой и один экземпляр отдал учителю.

Мы твердили, что тайга уже горела, но никто нас не слушал. Ребята смотрели на нас с презрением. Только Амас как будто готов был вступиться, но не знал, что сказать.

Заполучив акт и сунув его в карман, Хурун Иванович наконец-то отпустил меня. Плечо горело. Наверное, даже синяки остались.

Я подвинулся ближе к Арминеку.

— Может, скажем леснику про Атока Павловича?

— Подождем.

А Хурун опять разошелся. Накричал на Майру Михайловну. Обругал ее, что за нами не уследила. Велел всем сейчас же отправляться домой. Только Ачиса оставил. Нечего, сказал больше тут делать, пока еще чего-нибудь не набезобразничали. И так придется теперь отвечать за пожар — на всю школу позор. Мы, сказал, с Ачисом проверим, нет ли где еще опасности для леса. Вот вам, сказал, и золотой стол, и корыто Ханза лига… Он еще перед лесником за нас извинялся. Хорошо, сказал, что дождь вовремя пошел, а то не миновать бы большой беды.

Майра Михайловна ни спорить, ни оправдываться не стала- бесполезно. Ребята, понятно, тоже расстроились. Побрели, как побитые.

Амас, Кайсап и Кобырса не вытерпели все же, к нам подбежали, но ни о чем не расспрашивали, ждали, что мы сами обо всем расскажем. А мы, замедляя шаг, держали язык за зубами и думали только о том, как ускользнуть к изыскателю и сообщить ему обо всем случившемся.

— Знаешь,- предложил я Арминеку,- надо, чтобы Майра Михайловна узнала и про марала, и про пожар, и про Атока Павловича.

— Идет!

Он догнал вожатую и отозвал ее. Майра Михайловна внимательно слушала, не перебивая, и только

головой кивнула. Арминек бегом вернулся к нам.

— Разрешила! Пошли с нами,- позвал он отставших вместе с нами мальчишек.

— Куда?

— После узнаете.

Хурун Иванович с Ачисом уже скрылись в лесу. Ясно, что они отправились проверять. Лесник был поблизости. Он медленно шел, ведя в поводу саврасого, и внимательно осматривал следы пожара.

— Дуй к Атоку, хозончы,- подтолкнул меня Арминек.- А мы лесника приведем.

Изыскатель уже заждался.

— Куда вы пропали?

Я рассказал. И про акт тоже.

— Это не беда,- успокоил меня Аток Павлович.

Он замахал руками, увидев приближающегося лесника. Василий Иванович привязал коня к березе и склонился над изыскателем. Как он сразу переменился! Словно и бородища его разулыбалась, и хмурые брови подобрели. Лесник гладил Атока Павловича по голове, расспрашивал и хмыкал.

Мальчишки таращили глаза, перешептывались и совсем по-другому смотрели на нас с Арминеком. До них начинало доходить, что главные события еще не начинались.

— Идите к коптильне,- сказал Аток Павлович.

Арминек с Василием Ивановичем пошли вперед.

Мы чуть поотстали. Амас с Кайсапом выпытывали, куда мы направляемся, а я только разжигал их любопытство гордым молчанием. Надо же было отыграться за недавно пережитый позор.

…Хурун Иванович торопливо снимал с проволоки салыглары — куски подкоптившейся маралятины — и запихивал в мешок, который держал Ачис. Рядом стоял уже полный мяса мешок. Возле него лежало ружье в чехле. Хурун Иванович так спешил, что даже не оглядывался. А мы стояли совсем рядом и смотрели. Вдруг он, должно быть, почувствовав это, замер и, не разгибая спины, уставился на нас. Шарахнулся было, но остановился, не выпуская из рук большой кусище мяса.

У Амаса задрожали губы.

— Вот тебе и честное пионерское,- сказал он Кайсапу.- Видишь, откуда огонь пошел?

— Это ваше хозяйство? — спросил лесник.

— Нет, что вы!.. Мы только сейчас…- запинаясь на каждом слове, стал оправдываться Хурун Иванович.

— Зачем тогда чужое берете?

— Пропадать ему, что ли?

— Значит, не ваше. Поверим. Прибрать, действительно, надо. Хозяин найдется. И ружье, стало быть, тоже не ваше?

— Ружье?.. Ружье мое…- сник Хурун.

Непослушными руками он столкал оставшиеся салыглары в мешок. Тот, что был полон, взвалил себе на спину. Другой, поменьше и полегче, велел взять Ачису. Потянулся за ружьем, но Василий Иванович отстранил его и поднял ружье сам.

— Идите за мной,- коротко бросил он.

Хурун Иванович сгибался не столько под тяжестью ноши, сколько, наверное, оттого, что следом шли мы — свидетели его преступления. Ачис едва волок груз, запинаясь на каждом шагу. Кобырса стал поддерживать снизу мешок, помогать. Вот уж зря! Я бы ни за что этого не сделал. Пусть сам мучается!