Неблагая

Хаусман Ивлисс

Лейра поглаживает драконье яйцо, как любимого питомца.

— Арис.

— Арис! — Я с удивлением слышу тихий голос Рейза, вторящего тетке. В нем звучат умоляющие нотки. Они же выросли вместе. История сложная, но она у них общая. Может быть, их связь достаточно глубока, чтобы убедить ее поступить правильно.

Она так же удивлена мольбой Рейза, как и я, даже замирает на секундочку. Арис переводит взгляд с Рейза на Лейру, и на мгновение во мне загорается огонек надежды.

Лейра сжимает зубы и бросает короткий взгляд на свою племянницу.

Ей даже говорить ничего не нужно.

Нож Арис, прижатый к горлу моей сестры, вспыхивает на свету. Исольда, слишком крепко связанная, чтобы вырываться, просто вздрагивает. Ее округлившиеся глаза влажно блестят.

— А теперь, — ласково говорит Лейра, обнимая яйцо, — поступим следующим образом. Мы покинем это убогое место. А вы не попытаетесь нас остановить — ни магией, ни каким-либо иным образом. Если я увижу хоть одну искру, почувствую малейшую дрожь земли — Арис убьет обеих девиц. Обнаружу вас за спиной на дороге в Аурмор — Арис убьет обеих девиц. Попытаетесь строить очередные хитроумные, но непроработанные планы — ну, вы поняли.

В горле стоят слезы, но я глотаю их. Огонь в моих руках гаснет, они безвольно опускаются.

— Ты не посмеешь, — хрипло говорит Рейз. Но застывает на месте, как и я.

Лейра закатывает глаза. Потом отворачивается, эффектно взмахнув шлейфом длинной парчовой юбки.

— Уже можно прощаться. До свидания, Рейз.

Драконы смыкаются за ней непроницаемой стеной чешуи и подрагивающих хвостов.

Приспешники Лейры резко начинают шевелиться. Все происходит очень быстро. Олани в полубессознательном состоянии, ее просто утаскивают, не успеваем мы сказать хоть слово.

— Сол… — кое-как выдавливаю я сквозь слезы.

Теперь тащат и ее, ставят на ноги. Исольда грубо вырывается, извиваясь всем телом — не для того чтобы освободиться, а чтобы двигаться самостоятельно. Тряпичный кляп сползает. Измученная полуулыбка искажает ее окровавленное лицо, и тут же чья-то тяжелая рука хватает ее за шею.

— Все хорошо, — говорит она, даже сейчас успокаивая меня. — Мы скоро увидимся. Обещаю.

Что-то хрустит под сапогами человека, который ее утаскивает. Я кое-как сдерживаю слезы, пока их не скрывает темнота, наступающая, когда лошади и повозки уходят по горной дороге, а в расщелине не остается даже отблеска света Арис.

Рыдания накатывают волной, и я буквально валюсь под их тяжестью. И только когда мои колени ударяются о камень, я вижу, что на месте, где стояла Исольда, где она сражалась перед тем, как попасть в плен, что-то поблескивает.

Моя подвеска, разбитая на тысячу осколков.

Сухие цветы — воспоминания родителей о нас, слишком синие, чтобы их можно было принять за настоящие, — медленно тают в воздухе. Они превращаются в пыль, потом в дым, и ветер уносит их прочь.

Внутри меня что-то обрывается и умирает.

Глава 31

Кажется, я уже целую вечность лежу, свернувшись калачиком, на камне и дрожу. Рейз молча

дает мне выплакаться, пока во мне не остается ничего, кроме пустоты.

— Тебе больно? — спрашивает он, испугав меня. Как давно он сидит рядом? — Сили?

Я поднимаю голову, успеваю отрицательно ею помотать и снова утыкаюсь лицом в ладони. Не могу сейчас на него смотреть. Все правила человеческого поведения, которые я так старательно изучала, кажутся невнятными и недоступными для понимания. Я машинально поднимаю руку, чтобы поправить подвеску, но пальцы хватают лишь воздух.

Я снова начинаю плакать.

Рейз больше ничего не говорит. Он сперва задевает меня рукой, а потом его ладонь ложится на мое плечо жестом, обещающим объятия.

— Нет, — отстраняюсь я.

— Прости, — быстро отвечает он. Еще днем меня нужно было обнять; сейчас же меня трогать не надо. Да, я такая — сперва убегаю, а потом сижу на земле и рыдаю. Наверное, Рейз считает меня ненормальной.

— Прости, — вторю я, приглушенно всхлипывая. — Прости. Прости. — Я шмыгаю и киваю. У меня течет из носа, мне неловко. Не хочу, чтобы Рейз видел, как я вытираю сопли рукавом.

— Сили… — Его рука зависает над моим локтем, но он ее отдергивает. За минуту он уже дважды назвал меня привычным именем, а значит, что-то еще не так. — Перестань извиняться. Все в порядке. Ты имеешь право плакать.

Рейз разговаривает спокойно, но не слащаво, и мне просто хочется, чтобы он продолжал говорить. Он откидывается назад, наклоняет голову. Думаю, он специально на меня не смотрит. Ценю.

Я заставляю себя поднять на него взгляд и встретиться с ним глазами. Они у него опухшие, усталые, с темными кругами. Нос краснее, чем обычно, как будто он тоже плакал, но тихо, чтоб я не заметила. Почему правила нашей дружбы должны меняться?

— Рейз, — бормочу я. Он смотрит на меня выжидающе.

Мне нечего сказать. Но он пытается меня утешить, и я должна поступить так же. Я неуверенно протягиваю руку и касаюсь его плеча:

— Ты как?

Он не отвечает.

Что ж, я попыталась. Он не обязан со мной откровенничать, если не хочет.

— Нам бы поспать, — предлагаю я.

— Да, — соглашается он. — Надо бы.

Он разочарован — или огорчен, — но я не понимаю чем. Я сделала все, чтоб он мог мне довериться. Я прикоснулась к плечу, все такое. Внятно дала понять, что готова поддержать его.

Я уже намереваюсь отодвинуться, но тут он делает глубокий вдох.

— Сили, подожди. — От этого ласкового голоса я замираю. Моя рука касается его руки. Конечно, он сейчас рассердится и оставит меня тут одну. Вместо этого он говорит: — Не очень. В смысле, я — не очень.

Я вроде бы перестала плакать. Но чувствую липкие следы от слез на лице.

Немного выпрямляюсь. Потом кладу голову Рейзу на плечо.

Он не отодвигается.

Мы так и сидим, пока на щеках не остаются только сухие и зудящие соленые пятна. Мысли мечутся по кругу.