Небо для Баккена
Шрифт:
Торгрим помолчал, задумчиво поворошил костер. Искры взвились вверх, сверкая, но тут же погасли.
– Не понимаю, почему он назвал именно меня. Прежде не спросил, теперь уже некого. Он погиб через неделю после того, как сказал, что научил меня всему. В следующую весну после того, как я ушел из Гехта. В караване, на который напал отряд, оказался очень меткий и проворный стрелок.
Меткий и проворный. Какая-то доля минуты была у меня тогда, чтобы подняться в рост и сделать единственный верный выстрел. Хельга и Оле с клинками прикрывали с боков, чтобы не накинули аркан. Как падал
Можно решить забыть прошлое или просто стараться не думать о нем, но однажды все равно вдруг столкнешься с последствиями дел, свершенных тобой.
– Набег сразу прервали. Нельзя отправляться в поход без вождя и шамана. Вождь решает все и руководит, а шаман… Шаман наблюдает за подвигами воинов, запоминает, чтобы потом, когда умрет, рассказать обо всем богам. Обязанности почти те же, что и у хрониста.
Да, но хронист приносит людям пользу до того, как преставится.
– А еще что делает?
– Больше ничего. Здесь, в аркане, – Торгрим широко повел рукой, указывая на огороженные кибитками шатры и костры, – это уважаемый, но самый бесполезный человек. Да и в набеге настоящего проку от него немного.
Ну дела! Мы всегда считали, что шаман – фигура для кочевников значимая, что это он направляет набежчиков, а оказалось, это просто живая летопись, которую тщеславные пришельцы из Белого Поля всюду таскают с собой. Сама по себе ценная, но ни на что не влияющая.
Рука сама дернулась потереть переносицу, что я всегда делаю в глубокой задумчивости или растерянности. Ремень врезался в запястья.
– Торгрим, развяжи руки, никуда я отсюда не денусь.
Это правда. Даже если Ским прибежит на мой зов, кочевникам в Белом Поле проигрывают и ветераны стражи.
Тильд коротко кивнул и поднял кинжал. Сталь скрежетнула о камень. Бр-р. Главное, чтобы, когда убивать будет, не попал в ребро. Больно, когда в кость.
Разминая запястья, я уселся на землю, прислонившись спиной к каменному столбу.
– Торгрим, если шаман в повседневной жизни человек бесполезный, то чему же учил тебя твой предшественник?
– Обычаям. Жизни в племени. Рассказывал, что было раньше.
– Но как вы понимали друг друга?
– Мы говорим на одном языке. Только кочевники используют более древнюю, изначальную его форму. Такой говор еще можно услышать и у нас, у стариков на уединенных хуторах. И прочитать, в очень давних хрониках. Так говорили и писали во время прихода ледника.
Я уже беспрепятственно потер переносицу. Дневник человека, жившего в Фьерхольме, городе, уничтоженном океаном в самом начале великой зимы: «Мы не имеем вестей с юга, тот, кто уходит туда, просто исчезает. Что, если там сейчас зарождается новая сила, оторвавшаяся от корней, не знающая законов? Что, если однажды она ударит нам в спину?» Так значит, кочевники…
– Кто-то оставался с королем Хлодвигом, укреплял рубежи на севере, а кто-то уходил от ледника.
– Да, – тихо сказал Торгрим. – Кочевники – потомки тех, ушедших. Прежде был один народ. Но те, кто остался на севере, сумели сохранить прежнюю жизнь и даже улучшить ее, а бежавшие скатились в дикость. Они не помнят прошлое
– Боги мертвы.
В свет костра шагнул еще один человек. Он, конечно же, и не подумал представляться обреченному на смерть пленнику, но я сам сразу понял: это вождь.
Предводитель кочевников был именно таким, как рисуют в книжках на картинках. Высокий, мощный, статный, с лицом волевым и умным. Да и каким же ему быть еще, при их-то правилах смены власти. Это как бирюк, всегда крупный, сильный, смелый и злой. Потому что волк-одиночка – это прежде всего выживший волк.
Одет он был лучше и чище других, но без роскоши. Ни перстней, ни цепей, ничего, что может помешать в бою. Широкие браслеты с кованым узором не для красоты, а чтобы защищать руки. А у бедра висит моя шпага. Военный трофей, чтоб их всех!
Вождь, скрестив ноги, уселся на землю. Не знаю, как делят власть шаман и воинский предводитель, но взгляды, которыми они обменялись, отнюдь не были исполнены любви и дружеского расположения. Вождь посмотрел с презрением, как на полное ничтожество, а Торгрим… Слишком быстро, чтобы понять что-либо.
– Боги мертвы, – повторил кочевник. – Люди просили их о помощи, но никто не откликнулся на зов, значит, там никого нет. Люди долго шли трудными путями, теряя то, что у них было. Слабые отставали или погибали. Мы – потомки сильных. Они пришли сюда, у них не было ничего, но они сумели взять все, что нужно, и занять эту землю, и жить, владея малым, потому что не должно воину обременять себя скарбом, а сильный всегда добудет то, что ему нужно сейчас.
Что же это, когда кочевнику требуется новый котел, он идет на север в набег? Сразу отправляется или ждет, пока и у соседа случится недостача в хозяйстве?
В разоренных поселениях кочевники брали не все. Никто не мог понять, каким соображениям они следуют, когда выбирают добычу. Вот кхарнов угоняют всех. А людей опять же без разбора убивают.
– Боги мертвы, – в третий раз произнес вождь кочевников. – Но они остаются богами. Им нужны слуги. Воин не может прислуживать кому бы то ни было. Потому мы убиваем пленников. Тот, кто не смог сохранить свободу, недостоин и жизни.
Быстрый острый и жестокий, словно выпущенный из арбалета бельт, взгляд на Торгрима. Точно, между двумя главными персонами кочевников нет мира и согласия.
Вряд ли вождь распинается перед каждым пленником, осужденным быть принесенным в жертву. Скорей всего, воинский предводитель понял, что я что-то значу для Торгрима, и готовит Тильду ловушку. Может быть, провоцирует нарушить какой-то местный обычай или табу – например, шаману, как и хронисту, нельзя лгать.
– Ты умрешь, – сказал вождь. – Будет много крови. Она нужна богам. Когда крови будет достаточно, они воскреснут. И будет много боли. Только мучениями люди могут искупить свою вину перед богами, которых они предали.