Небо на троих (сборник)
Шрифт:
– Ну вот, – сказал он сыну, – работа у тебя есть, жить где – есть. На вот тебе еще денег, купишь машину, не новую, конечно, но за эту сумму вполне приличный «жигуленок» можно взять, года два-три, не старше…
Вроде бы все нормально складывалось: свой дом есть, не хоромы конечно, но вполне достойная двухкомнатная квартира; сына вырастил, стартовые условия ему обеспечил, дальше пусть сам думает, мужик все-таки; дерево… дерево тоже посадил, в детстве помниться… Приросло ли оно, – честно говоря, не интересовался. Хотя надо бы.
Да… Вроде бы все нормально в жизни,
Кто виноват? Кто первый начал?.. Разве в этом дело… Ситуация нехорошая сложилась: приходит Человек с работы – с женой ни поговорить, ни словом перемолвиться. Внешне все нормально: ужин на плите, водка в холодильнике… жена спит уже. Поел, выпил немного, телевизор посмотрел, спать лег. Никто никому не мешает… вот только выходные… Он что-то по дому делает, она тоже, – В погреб за картошкой сходи.
– Соленья брать какие-нибудь?
– Не надо, есть пока.
И все. И молчок.
Как-то пробовал с ней поговорить, – Почему мы живем так?
– ?
– Слушай, ну давай хоть на выставку какую-нибудь сходим или в музей!..
– На работу завтра, а мне еще постирать нужно.
– Да брось ты все это, потом постираешь! Ну, нельзя же так!..
– Как?
– Неужели ничего интересного в жизни нет?
–.
Понимал он, конечно, всю глупость и необоснованность своих претензий, но тянуло куда-то, что-то новое узнать, увидеть. А когда на пенсию пошел, вообще нестерпимо стало.
– Ну чего ты из угла в угол шатаешься? Сядь – посиди, телек включи…
– Да не могу я, там одно и то же – то Турецкий, то Каменская!
– А тебе что нужно?
– Не знаю!..
То ли от беспокойного характера своего, то ли от внутренней неудовлетворенности начал он даже какую-то прозу писать, сам читать любил, вот и потянуло. Сходил на заседание местного литературного объединения, а поскольку привык все «делать хорошо либо никак», а уровень местных литераторов, мягко говоря, «оставлял желать…», то захотелось какой-то более профессиональной оценки своего творчества. Познакомился с преподавательницей из местного педуниверситета. Ей лет тридцать – тридцать пять, не больше. А уже кандидат наук, филолог… Приятная собеседница к тому же, одинокая и симпатичная.
– Вы знаете, ваш сюжет интересен, однако, мне кажется, не прописан до конца. Вот ваш главный герой, он слесарь, а говорит, как старый московский интеллигент. Вот он одинок у вас, но это одиночество какое-то частное… А вы никогда не задумывались, сколько в мире одиноких людей? Вот вы… Вот я… И каждый из них одинок по-своему. Но в то же время, есть что-то общее, что объединяет их одиночества. Это, прежде всего, непонимание окружающих. А ваша героиня…
– Вы, наверное, правы… Только вот, образования-то у меня специального нету, потому и брожу, как впотьмах. Точно котенок слепой…
– А я вам книжки специальные дам, по теории прозы…
Книжки книжками, а жена не то чтобы
– Побежал, тебе-то что?
– Скатертью дорога… Слушай, а может ты насовсем туда переедешь?
– Будешь пилить – перееду.
– Дурак!..
– Сама…
– Вот и договорились.
Слова словами, а осадок в душе остается. Как-то психанул Человек, взял да и переехал к училке. Сначала все вроде бы наладилось, но сын на него сильно обиделся. За мать. Совсем разговаривать перестал. Да и сам он себя виноватым чувствовал.
– Ты пойми, сынок…
– Не хочу. Сами накосячили, сами и понимайте.
– Не надо сердиться, всяко в жизни бывает.
– Всяко да не у всех.
Словом, запил Человек. Училка терпела, терпела, да только любому терпению конец приходит, собрала вещи – вот Бог, вот порог!
Куда идти? Не к жене же возвращаться… К сыну тоже стыдно. Вот и пошел бомжевать.
Сначала в теплотрассе жил, потом менты забрали: месяц отсидел в приемнике, выпустили. Теперь вот поселился в подвале, здесь вроде не трогают, да и соседи не гонят, понимают…
Не знаю, как Марковна узнала такие подробности о нем, человек-то он неразговорчивый, впрочем, город у нас тоже небольшой, поэтому – сам не расскажешь, люди за тебя расскажут. От слухов и сплетен так же, как от сумы и тюрьмы зарекаться не стоит.
Однако и мне как-то удалось однажды спровоцировать его на откровенный разговор. А было это так. Моя жена задержалась на работе. Настроение у меня – паршивое, сидел в окно глядел. Все та же решетка – этаж-то первый; все та же рябина – синицы ее изрядно пообклевали, да и часть ягод на асфальте уже лежит – бардовые на сером; все та же тоска осенняя, правда запоздалая уже, вот-вот зима созреет.
Выпить захотелось жутко. Позвонил одному товарищу, нет его, второму – та же история, одному пить – негоже. Взял водки и пошел к Человеку в подвал. Почему к нему – сам не знаю.
– Пришел. – Он как будто ждал меня.
– Да вот, зашел… – не то чтобы промямлил, но несколько обескуражено сказал я.
– Доставай. – Заметив мою нерешительность, он уже более доброжелательно сказал. – Не печалься, ко мне многие приходят, так что не стесняйся, присаживайся.
Он назвал фамилии нескольких людей, которые бывали у него «в гостях», так же, как я – заходили просто выпить, поговорить. Это были известные в городе люди: директор завода, предприниматель, даже артист один, – Они ко мне приходят, когда идти больше некуда… – Подвел он итог.
Мы уже выпили с ним граммов по сто пятьдесят, закусили хлебом и помидорами, они у него в подвале, будто не переводились.
– Вот так и живем: в сырости и серости, без любви, без надежды, без веры… Жену у меня Верой звали… – он, словно, не знал с чего начать разговор, а что поговорить ему хотелось, я это понял.
– И что жена, одна теперь живет? – Неуклюже, в лоб спросил я.
– Жена-то… да нет, конечно же, не одна. Нашла себе мужика… Мой прежний друг… Из моей бригады… На Севере вместе котлы ставили…