Небо в огне
Шрифт:
Я ничего не понял. Удар! Треск. Звон металла, и уже самолет, вздымая к небу каскады снежной пыли, брюхом скользит по земле…
Тишина. Абсолютная. Мне на ресницы падают снежинки. Я все еще держусь за штурвал. Что случилось? Прихожу в себя. В штурманской кабине кто-то встает на колени, шарит рукой. Потерял шапку. Сзади, в фюзеляже, кто-то кашлянул, чертыхнулся. Осторожно отпускаю штурвал, открываю фонарь и выбираюсь на крыло. Все ясно: на пути оказалось шоссе с глубокими кюветами.
Вылез техник и мотористы. Все живы, даже ушибов никто не получил.
Из-
– Целы, не убились?! Слава богу!
– А мы видим, вы падаете, скорее к вам.- У шофера большие руки, пальцы в ссадинах и трещинах. Он полез в карман стеганых брюк, достал кисет с табаком.- Закурите, вам легче будет.
– Спасибо, я не курю.
Он сует кисет в карман. Не закуривает, наверное, из солидарности.
– Вас надо устроить на ночевку, - сказал шофер. И к женщине: - Леля, отведешь их к Спиридоновке.
– Нет, там занято. Геологи ночуют. Я отведу их к Марфе.
– Ладно, - согласился шофер.
– Садитесь, поехали. Пешком тут далеко.
Нас привезли к Марфе, пожилой степенной женщине. У нее муж и два сына на фронте. Ее большие скорбные глаза полны душевной доброты. Приняли нас как родных, и мне от этого стало почему-то хуже. Или, может быть, оттаяла боль поражения? Ведь эта посадка - мой легкомысленный промах. Саднило в груди. Я не мог простить себе поспешного вылета, приведшего к такому печальному исходу. Не оправдал доверия, разбил машину, чуть людей не погубил…
Не снимая комбинезона и унтов, я прилег на лавку и. очевидно, от нервного потрясения, тотчас же забылся тяжелым сном.
Меня разбудил уже знакомый шофер, которого звали Федей.
– Командир, командир! Вставайте, закусим, чайком {побалуемся.
В соседней комнате за длинным столом возле чугуна 1с картошкой сидела компания. Нечесаные головы, уставшие, небритые лица. Кто в свитере, кто в гимнастерке, кто в стеганке. Заскорузлыми пальцами, обжигаясь, (брали из чугуна горячую картошку, чистили, макали в соль. Тут же стояло деревянное блюдо с солеными огурцами и большой жестяной чайник с кипятком. Ели молча, сосредоточенно. Наевшись, вставали из-за стола, надевали шапки, накидывали на плечи полушубки, кивали на прощание и выходили в морозную ночь. Тотчас же за стеной во дворе взвывал на высоких нотах мотор, скрежетали шестерни коробки скоростей, и тяжело груженная машина, звеня цепями на колесах, выползала на обледеневшее шоссе.
Я ел через силу, обдумывая, как мне теперь добраться до полка, не имея при себе никаких документов: ни командировочного предписания, ни литера, ни отпускного свидетельства. Все это;в спешке было забыто, и сейчас билета мне никто не продаст и в вагон не посадит. Обо всем этом я рассказал Федору. Тот рассмеялся.
– Попали вы, командир, в переделку. Ну что ж, выручим вас. У моей сестренки, у Лельки,
Федор сам отвез меня к полустанку. Мы сидели в кабине втроем. Поезд запаздывал. Я нервничал, а Федор то и дело прогревал мотор. Леля, склонив мне голову на плечо, мирно посапывала в беззаботном сне.
Поезд показался лишь во втором часу. Мы вылезли из теплой кабины и пошли куда-то в кромешную темноту. Прошипел паровоз, лязгнул буферами состав.
– Восьмой, где восьмой?
– закричала Леля.
– Нету восьмого!
– хрипло ответил чей-то старческий голос.
– Отцепили в Иваново!
– Вот те на!
– ахнула Леля, как же так?!
– А так. Бандаж лопнул.
– Дядя Вася, это ты?
– спросила девушка.
– Я, - прохрипел проводник.- А это хто - Лелька?
– Я, дядя Вася, я!
– Чего тебе?
Леля подбежала к ступеням вагона и вполголоса принялась объяснять.
– Нет, - сказал проводник.
– Не могу, не проси. У нас ведь строго. Найдут без документов - греха не оберешься. А у меня ведь, сама знаешь, семья-то вон какая стала…
Паровоз дал свисток, зашипел парами.
«Ну уж нет!-(в отчаянии подумал я.- Без меня ты не уйдешь!» Нащупал в темноте руку Федора, пожал, сказал торопливо:
– Спасибо, милые люди, и прощайте. Привет Леле. Я поехал.
Вагон медленно полз мимо меня. Вот и вторая площадка. Я вскочил на нее, подергал ручку: может, открыта? Нет, конечно, заперта. Ну, сейчас мы ее откроем.
Достал из кобуры пистолет, вынул обойму с патронами И, оттянув рамку затвора, сунул ствол своего «ТТ» в замочную скважину. Так, хорошо. Поворот. Замок открылся. Я вошел в тамбур, осторожно закрыл- за собой дверь и запер ее таким же порядком.
Было без пяти два, когда я, еще раз применив пистолет, открыл вторую дверь и пробрался в битком набитый спящими пассажирами вагон. Поискал глазами, где бы прилечь. Ага, вон есть местечко под самым потолком, на багажной полке! Залез, отодвинул какие-то ящики и, сняв унты, соорудил из них подушку. Ноги я втиснул в пространство между потолком и чьим-то баулом. Не очень удобно, но спать можно.
Засыпая, вспомнил: черт возьми, да ведь сейчас же - Новый год! А я… еду зайцем по железной дороге! Но все равно: с Новым годом, с новым счастьем, товарищ летчик!
Проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно дергал меня за ногу.
– Эй, гражданин, проснитесь, приехали!
– Я открыл глаза и поднял отяжелевшую голову. Было уже светло. Сквозь давно не мытые окна в вагон пробивался свет ясного морозного утра. Из-за открытой двери под потолок били струи чистого, пьянящего морозного воздуха.
– Что? Приехали? Куда?
– В столицу приехали, в столицу. Да отдайте же, ради бога, мой баул!
– Ах, баул, простите!
Я поджал ноги. Пожилой усатый мужчина в лисьей шапке и старомодном пальто с облезлым меховым воротником, сердито хмуря лохматые брови, схватил баул и стащил его вниз.