Небо в огне
Шрифт:
Мы удивлены:
— Вот так заграни-и-ца!
Иван Романов тут же ввернул:
— Есть хотите?
— Хотим.
— Ну, тогда пошли. У нас еще осталось кое-что.
Нам подали завернутую в бумагу половину отварной индюшки, хлеб, несколько луковиц. Иван Романов взял флягу, потряс ее, широко улыбнулся.
Я тут же почему-то вспомнил того парня — возле самолета, и тех — других, и их печальные лица. Ностальгия. Страшная болезнь!
— Хлопцы, вы видели этих ребят у самолетов?
— Видели, — отозвался
Куликов спросил:
— Ну, а зачем мы сюда прилетели, кто скажет? Маршал ничего не говорил?
— Ничего. Прилетел и уехал куда-то. Озабоченный такой.
— Странно, — сказал Куликов. Положил косточку в общую кучу, собрал объедки, туго завернул их в бумагу и вытер пальцы о сверток. — Ладно. Не знаем так не знаем. Спать, что ли, пойдем?
Большая Тройка
Нас разбудило громкое воркование голубей. Я просыпался медленно, не торопясь и как-то по особенному вкусно. Безмятежно. Войны будто и не бывало. Уже отвык за пять месяцев от ночного бдения, от грохота моторов, от стука шасси на взлете, от прожекторов и зенитных снарядов. Уже пять месяцев я ложусь спать по-человечески — с вечера и утром просыпаюсь. Открываю глаза и по привычке тут же таращу их через окно на небо, чтобы узнать из первоисточников, а какая же там погода и как поживает доброе старое Солнышко? А тут голуби олицетворение мира. И воркованье, несущее с собой воспоминания о детстве…
…Ташкент. Высокие тополя в центре города. Магазины. Там, под крышами, жили голуби и так же вот стонали по утрам от избытка любовных чувств…
Кто-то прошлепал по коридору босыми ногами, открыл дверь:
— Ребята, вставайте, казначей приехал!
— Казначей? Какой казначей?
Однако интересно! Полетели одеяла в сторону. Быстро! Быстро! Надо бежать в умывальную, там небось очередь сейчас.
Белоус потрогал пальцем подбородок:
— Побриться бы.
— Я дам тебе бритву, — сказал Глушарев. Белоус мотнул головой:
— Не надо, пойду в парикмахерскую.
— А деньги?
— Даст казначей. Зачем же он тогда приехал!
Схватил полотенце, мыло, зубной порошок, — вылетел. Через полминуты стремительно распахнулась дверь. Белоус просунул голову:
— Казначей выдает денежки! Двадцать два с половиной тумана в сутки. Во! и скрылся.
Двадцать два с половиной тумана? Много это или мало?
Казначей, с желтым лицом, молчаливый, строгий, поправив кончиком пальцев очки в золотой оправе, отсчитал двадцать две новенькие бумажки и, придавив их сверху пятью монетами, пододвинул ведомость:
— Распишитесь.
Первый раз в жизни я держал в руках иностранные кредитки, со странным названием "туманы". А что мы будем делать с этими туманами?
И тотчас
— Товарищи! Питаться будем за плату в посольской столовой. Кто готов, пойдемте со мной, остальные с капитаном Топорковым. Он знает, где посольство. Ну пошли?
Я поискал глазами свой экипаж. Борттехник здесь, штурман здесь и моторист здесь. А где же Белоус? Радиста не было. Куда его черти уволокли?! Пришлось ждать. Оказывается, он и борттехник Романов пошли в парикмахерскую. Вот шутоломные головы!
Но вскоре они явились. Белоус влетел в комнату, словно кто гнался за ним. Дышит часто — запалился, глаза горят, на лице румянец.
— Бра-атцы! — сказал он, с трудом переводя дыхание. — А вы знаете, зачем мы здесь?! — и обвел всех торжествующим взглядом.
— Ну зачем? — сердито спросил я, собираясь сделать ему хороший нагоняй.
— Сталин в Тегеране! Мы подскочили на стульях.
— Что-о-о?!
— И Рузвельт! И Черчилль! Я видел их всех! Глушарев махнул рукой.
— Брось трепаться! Что вы слушаете его, командир? Белоус пылко стукнул себя кулаком в грудь:
— Провалиться мне на месте!..
Это было, конечно, нелепо: пошел какой-то радист и сразу же увидел и Сталина, и Рузвельта, и Черчилля! Подавляя смех, я спросил с издевкой:
— А где же ты их видел, дорогой? У Белоуса от возмущения захватило дух, и он, сверкнув в негодовании очами, выпалил:
— В парикмахерской!
Мы взорвались хохотом. Куликов, сидевший на койке, смешно дрыгнул ногами и повалился лицом в подушку:
— И вы… И вы… все брились?.. О-хо-хо-хо-хо!.. И ты спросил у Черчилля, кто последний? А-ха-ха-ха-ха! Ну и чудак же наш Белоус!
Но Белоус нисколько не смутился. Укоризненно посмотрев на нас, он открыл дверь в коридор и крикнул:
— Романов!
Романов тотчас же отозвался:
— Что тебе?
— Иди сюда! Вот тут не верят…
Вошел Романов и улыбнулся, увидев нас, растрепанных от смеха.
— Нет, товарищи, не смейтесь. Все так. Мы вошли в парикмахерскую и сразу же увидели портреты Сталина, Рузвельта и Черчилля. Сегодня ж начинается конференция Большой Тройки! Вот. Ясно? Так что не смейтесь.
Мы смущенно переглянулись.
— А ведь похоже на правду, — пробормотал Глушарев.
— А это и есть правда! — вставил Белоус. — Что я врать, что ли, буду!
— Ладно, пошли, — сказал я, вставая. — Где там наш проводник?
На улицу мы вышли с каким-то новым, приподнятым чувством. Уже одно то, что Рузвельт и Черчилль прибыли на эту встречу, ярче всяких слов говорило о наших фронтовых успехах.
Город встретил нас оживленной суетой. Мы были так взволнованы, что не заметили, как вышли на проезжую часть перекрестка. Завизжали покрышки тормозящих машин, и вокруг нас сразу же образовался затор.