Небо в огне
Шрифт:
– Око Згена да не погаснет! – выдохнул он, влетая в залу. С циновок, разложенных вдоль стен, на него недовольно покосились. Старшие жрецы были тут, и, похоже, давно. Ввосьмером они негромко что-то обсуждали, и с другой циновки на них с любопытством взирали четверо младших. Ещё один стоял перед Гвайясамином, держа двумя пальцами крохотную чашку.
– Вовремя, - только и сказал верховный жрец, плеснул из каменного кубка немного тёмной жижи в чашку и посмотрел на Алсека. Тот с почтительным поклоном протянул свой сосуд.
– Алсек Сонкойок, - Гвайясамин задумчиво сощурился. – Возьмёшь накидку,
Изыскатель сдержал дрожь – ничего опасного в вопросах верховного жреца не было, но каждый раз Алсеку становилось не по себе.
– Боги благосклонны к нему, - коротко ответил он, присаживаясь на край циновки. Терпкий жгучий напиток обжигал горло и тяжелым сгустком прокатывался по пищеводу, и глаза от него сами распахивались и лезли на лоб. Выпив священную жидкость, редкий человек мог устоять на ногах, и Алсек не стал испытывать судьбу.
– Отрадно слышать, - отозвался Гвайясамин, останавливаясь рядом. Злобы в его голосе не было, но и радости тоже.
– Древние кости вылезают на поверхность, - негромко сказал он, глядя поверх головы Алсека. – Кто-то помешал им спать – едва ли боги это одобрят.
– На то их воля, - кивнул изыскатель. – Да испепелит Око Згена всю мертвечину!
– Так будет, - бесстрастно ответил жрец. – Что скажешь о своей сестре?
Алсек прикусил губу. Негоже было показывать волнение, но…
– Аманкайя в добром здравии, и боги к ней благосклонны, - ответил он как можно спокойнее.
– Пусть так будет и прежде, - кивнул Гвайясамин. – Дом храмовых дев ей будет очень рад. Она решилась?
Изыскатель покачал головой.
– Почтеннейший Гвайясамин Хурин Кеснек, Аманкайя не хочет быть храмовой девой – как осенью, так и сейчас. Это великая честь, но она от неё отказывается – и просит не беспокоиться более о её судьбе.
Жрец молчал, рассеянно глядя мимо Алсека, на беседующих помощников и прикрытые коваными пластинами ниши позади них. Пока ещё не пришло время празднеств, и священные ожерелья и браслеты лежали в храме, и одежды служителей были просты.
– Это слово Аманкайи, - сказал он наконец, переводя взгляд на изыскателя. – Ступай.
Если бы никто не видел его, Алсек вылетел бы из храмовых «пещер» быстрее стрелы – но и так он не стал задерживаться. Уже за стенами жреческих кварталов, оживившихся по весне и наполненных голосами, он замедлил шаг и покачал головой. Всё было вполне ожидаемо – Аманкайя пережила уже девятнадцатую зиму, успешно отгоняя всех, кто мог бы взять её в жёны, и тем была довольна… что ещё могло прийти на ум почтеннейшему Гвайясамину?! Хвала богам, пока ещё он не предлагает принести её в жертву – а Хифинхелф очень этого опасается… впрочем, такому предложению сам Алсек тоже рад не будет, и из города ему с сестрой придётся-таки уйти. Но не сейчас.
До квартала переписчиков он добрался быстро, ёжась от порывов холодного весеннего ветра. Земля, остуженная долгими дождями, ещё не нагрелась, дюны пока не раскалились добела и не дышали жаром на город, день, хоть и солнечный, выдался ветреным и прохладным – но, глядя на небо и вдыхая запах согревающейся земли, Алсек чувствовал, что жара прийдёт очень скоро. «Дюнные
Звон полуденного гонга застал его в воротах квартала. Циновку, прикрывающую их, уже успели снять и вывесить на прожарку на плоской крыше, там же, чтобы не загромождать двор, сложили остатки зимних навесов, время от времени переворачивая их с боку на бок. Нинан Льянки с плошкой и кистью деловито подкрашивал знаки, выведенные на стене – и солнце под верхним окном уже ненамного отставало по яркости от Ока Згена в небесах. Он кивнул Алсеку, не отрываясь от работы, тот усмехнулся в ответ.
По двору пробраться было непросто – верёвки протянулись от стены до стены, всё, что можно было вынести из дома, болталось на них и сохло. Алсек мимоходом смахнул сор, налипший на водоносную чашу, проверил, работают ли рычаги на ответвлении водовода, - всё было в порядке, и кто-то уже успел почистить каменные рукояти. Алсек окинул внимательным взглядом двор – его циновки, одеяла и подстилки тоже висели на верёвках. Очаг во дворе пока ещё не разожгли, но над кухонными трубами дымок уже тянулся – хотя то, что осталось к весне от зимних припасов, скверно подходило для готовки, горячий отвар листьев Орлиса был весьма кстати. Алсек покосился на свой дом – очаг уже не дымился, но из окна свисали хвосты залётных ящерок-отий, значит, к обеду он успел.
Все окна, зимой закрытые ставнями и завесами, были распахнуты, ставни и завесы сняли – ненадолго, до середины весны, когда проснутся песчаные бури. Ветер гулял по дому, разнося запах листьев Орлиса и мокрой соломы.
– Ага! Алсек вырвался из храма живым, - в дверной проём выглянул, широко расставив лапы, Хифинхелф. – И с обновками.
– Мирного дня, - кивнул Алсек, отталкиваясь от лапы ящера и проскальзывая за дверь. – Ты, кажется, всякий раз опасаешься, что меня принесут в жертву. Разве я мало рассказывал тебе о наших обычаях?
– Более чем достаточно, - щёлкнул языком иприлор. Он не шипел – а значит, был спокоен и даже весел.
– Мирного дня! – Аманкайя, укрывшаяся прошлогодним плащом Алсека от весенней прохлады, устроилась на краю ложа. Точнее, от ложа сейчас осталась только рама из досок – всё остальное сушилось во дворе. Стол, обычно заваленный обрывками всего, что годилось для письма, сейчас был почти пуст, и на нём хватило места для обеденных мисок и чашек. Две из них уже опустели, третью прикрыли сухим листом. Хифинхелф взял большую чашку с отваром Орлиса и сел на пол, скрестив ноги и опираясь на хвост.
Мимоходом коснувшись пальцев Аманкайи, Алсек склонился над миской. Варево из размятого сушёного мяса, меланчина и последних земляных клубней, чуть приправленное горькими семенами Униви, ещё не совсем остыло.
– Почтеннейший Гвайясамин передаёт вам всем благословение, - кивнул Алсек через десяток мгновений, когда миска опустела. – Я был у Чуску Мениа – всё в порядке, всё будет сделано.
– Славно, - кивнул иприлор и бросил кусочек мяса ящерицам, сидящим на подоконнике. – Кегар прислал тебе письмо. Он порылсся в том могильнике как сследует, но… вода лет десять его размывала, вссе знаки давно посстиралиссь.