Недолгое правление Пипина IV
Шрифт:
— Узнай, что его тревожит.
— Может быть, просто необходимость быть королем?
— Ерунда, — отрезала Мари. — Всякому лестно быть королем.
Мари привела мужа в келью сестры Гиацинты.
— Вот моя очень старая подруга, — сказала Мари. И тут же нашлась. — Ой! — воскликнула она. — Я кое-что забыла. Простите, я сейчас вернусь. — И она вышла.
Король мельком взглянул на монахиню.
— Садитесь, сир.
— Я не очень-то исправно соблюдал свой долг по отношению к церкви, С самого детства, — проговорил он.
— Я тоже. Двадцать
— То-то ваше лицо показалось мне знакомым.
— В этой одежде? Я польщена, мсье. Немногие глядели на мое лицо.
Пипин решил проявить галантность.
— Сколько же красоты скрывается…
— Под этим одеянием? Благодарю вас. Я училась в школе с мадам. Возможно, вы слышали от нее имя мадемуазель Леско? Вряд ли она упоминала о моей бывшей профессии. Мари принадлежит к тем счастливым людям, для которых то, чего они не одобряют, просто не существует. Я завидую этому свойству.
— Моя жена замечательная женщина во многих отношениях, но она не отличается тонкостью. Очень часто я не знаю, что она затевает, но сразу догадываюсь, когда она что-то затевает.
Сюзанн откинула назад голову и прикрыла глаза.
— Вы недоумеваете, зачем она привела вас сюда и оставила здесь?
— Да, признаюсь, я задаю себе именно этот вопрос.
— Она чувствует, что вас что-то тревожит, вы не находите себе места.
— Меня довольно часто что-нибудь тревожит, и я почти всегда не нахожу себе места. До сих пор ее это не волновало. Она воздействовала на меня с помощью соусов и вкуснейших сладких блюд.
— Да, это распространенное домашнее средство у жен. Ну, и наверное, это излечивало вас, или вы уверяли, что излечивало?
— Надеюсь, мне удавалось ее убедить, сестра.
— Вы очень снисходительны, мсье. Не могли бы вы сказать мне причину теперешней вашей тревоги? А я бы уж как-нибудь приспособила это для Мари. Она беспокоится за вас.
— Я бы рад вам помочь, — ответил король, — но многих причин я и сам не знаю. Я не просил, чтобы меня делали королем, меня выбрали, как срывают ягоду с куста, и я оказался в положении, которому есть много прецедентов, и почти все скверные, и все, без исключения, кончались неудачей.
— А вы не можете, как ягода, отдаться на волю обстоятельств? Пусть все идет как идет.
— Не могу. В том-то и беда мужчин, что они хотят делать хорошо даже то, чего им вообще не хочется делать. Вы не поверите, сестра, но когда-то мне хотелось уметь хорошо танцевать. Такая нелепость.
— Вы боитесь, что наделаете ошибок?
— Дорогая сестра, наша дорога вымощена ошибками. Даже лучшие из королей терпели фиаско.
— Мне жаль вас.
— Не жалейте меня. Дядя сказал, что у меня есть выход — перерезать себе запястья. Но я им не воспользовался.
— Бывали короли, — напомнила сестра Гиацинта, — которые все дела отдавали в чужие руки — кабинету министров, совету, словом, команде, и жили в свое удовольствие.
— Я думаю, сестра, это происходило уже после того, как они отчаялись. На короля оказывается сильнейшее
— Это ловушка, — сказала сестра Гиацинта. — Как и вообще делание добра — это ловушка. Там, где речь идет о добродетели, очень трудно сказать себе правду, мсье. Бывают два вида добродетели. Один — это страстное честолюбие, а другой — просто желание покоя, проистекающее из желания никому не причинять хлопот.
— Вы умеете думать, сестра, — сказал король, и по блеску, появившемуся в его глазах, она поняла, что завладела его вниманием.
— И у меня была похожая проблема, — продолжала она. — После того, как я двадцать лет простояла на сцене в обнаженном виде, будя, как я надеюсь, мечты у одиноких мужчин, я постриглась в монахини. Мне очень легко было приписать себе порыв к святости, но я-то знаю, что я просто очень устала.
— Вы честны.
— Не знаю. Признавшись себе, что побуждение мое отнюдь не было чистым, я вдруг нашла в себе доброту и понимание, к которым даже сама не могу придраться, хотя они просто продукт изначальной лени — после того, как я сняла бремя с моих ног, я сняла с себя заботу о моей добродетели.
— А как же ритуалы — опускаться на колени, вставать с колен, повторять магические религиозные формулы?
— Очень скоро это становится не труднее, чем дышать. Легче сделать, чем не делать.
Король встал, почесал локти, обошел вокруг стула, потом опять сел.
— Прыжок получается большой, — сказал он, — от грешницы… к святой.
Сестра Гиацинта засмеялась.
— Трудно обособить грех в себе самом, — заметила она. — В других его различить легче, но когда речь идет о себе, то находится оправдание — мы оправдываем его необходимостью или добрыми намерениями. Только не говорите этого Мари…
— Простите? О, нет, мне бы это и в голову не пришло.
— Мари — жена. Это совсем другое дело.
— Она очень добра ко мне.
Сестра Гиацинта уставилась на него с изумлением.
— Надо думать, вы говорите так из учтивости, а не по искреннему убеждению.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— В женщинах нет доброты, — сказала монахиня, — Любовь — да, но это вещь субъективная. Если бы я вышла замуж, быть может, мне и удалось бы убедить себя в обратном. — Она пристально посмотрела на него. — Что в вашей жизни вы считаете лучшим событием, сир?
— Какое это имеет…
— Если вы мне сумеете это сказать, то я, возможно, сумею сказать, чего вам не хватает сейчас, о чем вы так горюете.
— Что ж, пожалуй., пожалуй, это случилось, когда я увидел в телескоп комету и понял, что я первый в мире вижу ее. Меня это исполнило… исполнило благоговейного трепета.
— Они не имели права делать вас королем, — сказала она. — Король лишь повторяет старые чужие ошибки, а если это ему известно наперед… Да, теперь я понимаю, сир, но не могу вам помочь. Вены вы себе не вскрыли, и теперь слишком поздно. Комета. Да, понимаю…