Неестественный отбор

Тимина Светлана

Ася уже не чувствовала ничего. Ни его рук, впившихся в плоть ее груди, оставляющих следы от пальцев. Ни поцелуя, который рвал ее губы в кровь. Ни каменной эрекции, даже сквозь брюки уткнувшейся в ее обнаженную плоть.

Она умерла именно в этот момент. Не вынесла прикосновения безумия голодного зверя. Того самого, которого совсем недавно хотела погладить вдоль шерсти и прижать к себе, обнимая за шею. Которому жаждала отдать свою нежность и ласку, не требуя ничего взамен. Даже безопасности - просто не верила, что от такого теплого отношения он сможет однажды напасть на нее. И сейчас на пороге гибели могла только смотреть в эти безумные глаза, запрокинув

шею, чувствуя, как вместе с кровью ошалевший монстр выпивает ее душу. Пока что осторожно, снимая самые сливки: иллюзию и доверие.

Ася не понимала, что рыдает. Тело сопротивлялось тому, что должно было произойти, тогда как всему ее естеству было все равно. Ничего страшнее уже произойти не могло. Он хотел ее разорвать? Он уже это сделал.

Ее слезы текли по щекам Штейра. Узаконенное безумие в завершающей стадии. Триумф зверя во всей своей красе. Даже когда все прекратилась, в один момент, Ася все еще не понимала, что бояться нечего. Не имело больше значения, довел монстр свое сумасшествие до критической точки или же нет. Продолжи этот самый зверь насиловать ее прямо на полу, разрывая и в прямом и переносном смысле, ничего бы не изменилось. Перемотать время назад и отключить это безумие уже было невозможно.

Каким-то боковым сознанием Ася поняла, что он остановился. Прежний Соколов вернулся. Как ему удалось придушить собственного Ничто и снова вернуть контроль над своим сознанием? Эта мысль так и не сумела пробить блокаду шока и затяжных рыданий. Потому что ее со скоростью света сейчас вытесняла другая.

Разве ее связали перед экзекуцией? Приставили пистолет к виску? Пригрозили чем-то таким, что перспектива изнасилования показалась куда менее ужасной? Нет. Ася именно в тот момент поняла, что сама позволила ему это делать со своим телом. Горло сковало спазмом, мышцы парализовало. Сознание решило, что в подобном состоянии убережёт ее от смерти и жесткости. Только как потом Асе с этим жить - этим вопросом оно не стало заморачиваться.

Мир перевернулся за короткий промежуток времени. Просто перестал существовать. Провёл жирную черту, разделив мир двоих на до и после... или же две параллельные реальности. В одной остались несбывшиеся надежды и образ ангела, который взял на себя ее боль и защиту. В другой же не было места иллюзиям, только сухие факты. Шокирующие своей жестокостью.

Ася не знала, в каком она мире. Казалось, застыла на стыке этих двух реальностей в зашивающих рыданиях и первых звоночках подступающей апатии. И когда Соколов обхватил ее плечи и голову, прижимая к своему плечу, даже не дернулась, не отшатнулась в безотчетном порыве избежать этого прикосновения. Просто не понимала, наяву это или де плод ее дестабилизированного воображения. Тьма умела смыкаться как тисками, так и почти невесомыми объятиями. Но в обоих случаях ее черная тень вела к разрушению.

– Тише...все... девочка моя...

Ася не знала, кому принадлежит этот голос: ее любимому мужчине или Зверю, который сделал передышку перед новым глотком крови. Кто сказал, что последний не может на время становиться нормальным?

– Я остановился! Ты меня слышишь?

Ей хотелось заговорить. Сказать, что все равно, остановился он или же просто восстанавливал силы перед новым броском, направленным на ее уничтожение. Но Ася могла только плакать. Ужас не хотел разжимать цепкую хватку пальцев на ее сердце и сознании. Он запускал свои безжалостные побеги, формируя новую фобию и ломая все хорошее, что могло быть между ней и Штейром.

После такого жить, как прежде, невозможно.

Зачем он

продолжал шептать ей на ушко ложь о том, что все прекратилось? Гладить по волосам, не понимая, что теперь касания обжигают холодом, не приносят ни успокоения, ни тепла. Это были руки насильника. Пусть несостоявшегося и остановившегося, но ничто и никогда не отменит тот факт, что он хотел, нет, просто жаждал с ней сделать! Этот голос принадлежал не абстрактному зверю, придуманному самим Штейром для своего успокоения. Сам этот мужчина был жесток изначально. А Ася слепо проверила в то, что ее нежность растопит его лед! Ладно только это, но нет... она всерьез полагала, что он сможет ее защитить!

– Иди ко мне!
– обжигающий шёпот, который теперь жег холодом.
– Ты реально сводишь меня с ума! У меня едва сердце не разорвалось при мысли о том, что там могло с тобой произойти!..

Ничего из того, что могло быть хуже попытки изнасилования, даже если ты остановился...

Она не могла говорить. Вложила все свои силы в направление мысли, надеясь... а впрочем, какое это уже имело значение? Боль текла вместе со слезами, размывая то, что казалось прежде значимым. Приумножалась ответной болью и раскаянием Штейра. Даже после этого кошмара Ася не перестала чувствовать его как саму себя, считывать эмоции и гасить рык его тьмы своими ладонями. Разорвать эту связь больше не представлялось возможным. Но то, что раньше казалось преимуществом, сейчас стало незаживающей раной, источником дополнительных страданий.

– Я бы никогда этого не сделал. Я бы не простил сам себе... я не имел права вскрывать эту грань при тебе...

Даже в отчаянии и безумно-неистовой попытке вернуть все назад Шиейр умудрялся говорить красиво. Но уже не какие речевые обороты не могли избавить Асю от рокового удара.

Она не сопротивлялась. Ждала, как жертвенный ягненок, когда же ее растерзают и сломают, не делая попытки воспрепятствовать. Все было зря. Нет в ней никакой силы. И Шиейр прекрасно это понимал, просто вешал на уши Аси красивую лапшу, удовлетворяя свои низменные инстинкты собственника и садиста. Черт, Евтеева могола простить своему палачу даже этот обман. Только бы не дожить до сегодняшнего дня и не знать, что он теоретически на подобное способен.

В тот момент Асе казалось, что это никогда не закончится. Болели сломанные крылья и искалеченное сердце, а боль от ремня вообще исчезла на этом фоне. Она могла только плакать, судорожно всхлипывая, цепляясь за сатин рубашки Юрия и не понимая, что в попытке спрятаться от разъедающего безумия все так де ищет защиты на его груди. Просто источник тепла в прямом смысле слова. Ей хотелось скрыться и забыться, спрятаться, перестать чувствовать и не слышать сбивчивого шепота Соколова. Казалось, он был сам напуган.

Ася погружалась в пустоту. Смотрела, наблюдая за медленным завихрением тьмы, которая больше не пугала. Чего ей было бояться? Хуже быть уже не могло. Она не задавала вопросов и не понимала, что ее уложили в теплую кровать и заставили проглотить таблетки. Даже этот факт не вызвал тревоги или протеста. Валерьянка или цианистый калий - значения не имело. Ася покорно сняла их губами с ладони Соколова, едва не захлебнувшись водой в попытке запить - рыдания не прекращались, брали кратковременные передышки и возобновлялись с новой силой. Даже ласковые прикосновения, раскаяние и нежность в его словах не могли их остановить. Нежность... Ася так жаждала ее получить, готова была заплатить любую цену. Какая жесткая ирония! Цена оказалась настолько высока, что цель потеряла свою ценность.