Нефертити
Шрифт:
— Боги посылают нам сны не просто так.
На следующий день за нами пришла баржа, но покидать Фивы оказалось труднее, чем раньше. Мы помахали оставшимся на пристани Ипу и Джеди: они с гордостью новоиспеченных родителей время от времени передавали Камосеса друг другу. Они должны были присматривать за домом в наше отсутствие, ухаживать за садом и кормить Бастета. Ипу обещала обслуживать женщин, которые будут приходить за медом и акацией. Она уже девять лет помогала мне возиться с травами, и я пообещала хорошо заплатить ей.
— Ты вовсе не обязана платить мне, госпожа, — возразила
Но я не согласилась:
— Это будет лишь справедливо. Мы можем задержаться там на несколько месяцев.
Я стояла на носу корабля, щурясь от яркого солнечного света, и понятия не имела ни как долго мы пробудем в Амарне, ни при каких обстоятельствах вернемся.
Мы прибыли в Амарну, когда теплое осеннее солнце клонилось к горизонту. Мы стояли на палубе, и я поразилась до глубины души, увидев, как разросся город и каким красивым он стал. За нами прислали носилки, и мы, укрывшись от солнца за льняными занавесками, проехали через весь город к Приречному дворцу. Я раздвинула занавески и обнаружила, что на всех новых храмах и святилищах изображена Нефертити: на дверях, на стенах, в облике припавших к земле сфинксов. Нефертити была повсюду; ее лицо было высечено там, где следовало бы находиться Исиде и Хатор. А с массивных колонн, окружающих дворец, вместо Амона смотрело лицо Эхнатона. Когда носильщики опустили носилки у укрепленных ворот дворца, Нахтмин посмотрел на пилоны, потом отвернулся, перевел взгляд на город.
— Они сделали из себя богов.
Тут появился мой отец, и я поднесла палец к губам.
— Мутноджмет. Нахтмин. — Он тепло обнял моего мужа. Подойдя ко мне, он понизил голос и искренне произнес: — Мы слишком долго не виделись.
— Больше двух лет после последней встречи в Фивах.
Отец улыбнулся:
— Мать ждет тебя в родильном павильоне.
— Нефертити уже отправилась в родильный павильон?!
— Ей нездоровится, — тихо произнес отец. — На этот раз беременность дается ей тяжело.
— На четвертом месяце?
— Некоторые лекари думают, что уже шестой.
Нас провели по Приречному дворцу. Дворец выглядел точно так же, как к моменту моего отъезда. Колонны из белого известняка уходили в небо, а во внутренних двориках все цвело. Некоторые из них были засажены миртом и жасмином, и жасмин же господствовал в садах с водоемами, роняя благоуханные лепестки в воду. Мы прошли мимо Большого зала, и отец сказал:
— Вы будете жить здесь.
И указал на гостевые покои, предназначенные для иноземных дипломатов и посланцев. Я ощутила укол боли, но Нахтмин с благодарностью кивнул.
— Идем, — сказал отец. — Я отведу вас обоих в павильон.
Я посмотрела на Нахтмина:
— Но как же…
— Это Амарна, — скривившись, сказал отец. — Нефертити допускает к себе всех. Хоть женщин, хоть мужчин…
Мы вошли в родильный павильон, и там сразу же поднялся гомон. Я взглянула на лежащую в постели Нефертити. Эхнатон сидел рядом с женой и, напрягшись, с подозрением смотрел на Нахтмина. А потом нас окружили скачущие, смеющиеся дети, которым не терпелось встретиться с тетей Мутноджмет и познакомиться с дядей Нахтмином. Я посчитала и сообразила,
— Мама сказала, что ты привезла подарки, — сказала она и протянула руку.
Я посмотрела на Нахтмина. Тот приподнял брови и открыл сумку. Все подарки были завернуты в папирус, и Ипу все их подписала.
— Ну-ка, кто тут Меритатон? — спросил Нахтмин.
— Это я! — заявила самая старшая царевна. Она аккуратно взяла подарок под мышку и представила Нахтмину своих сестер. — Вот это — Мекетатон. — Она указала на полненькую кудрявую девочку. — Она всего на год младше меня. А это — Анхесенпаатон. — Меритатон указала на красивую малышку, которая стояла за спинами сестер и терпеливо ожидала подарка. — Ей два года. А это наша самая маленькая сестра, Неферуатон.
Неферуатон доковыляла к нам, и девочки получили свои подарки. Пока они лихорадочно их разворачивали, мать подошла обнять меня и расцеловала в обе щеки. Потом послышался громкий голос Меритатон.
— Я никогда не видела ничего подобного! — объявила она, и голос ее звучал так, словно ей было не пять, а все пятнадцать. — Мават! — Она подошла к постели Нефертити. — Ты когда-нибудь видела подобное?
Нефертити посмотрела на дощечку для письма, сделанную из слоновой кости; Нахтмин сделал их с помощью резчика, работающего над нашей гробницей. На дощечках были вырезаны имена царевен и сделаны подставки для кистей и неглубокие чернильницы. Моя сестра потрогала гладкие края и тоненькие кисточки, и когда она подняла голову, чтобы поблагодарить Нахтмина, взгляд ее был уже иным.
— Они прекрасны. У нас во дворце нет ничего подобного, — признала она. — Откуда это?
— Я хочу посмотреть на них, — распорядился Эхнатон.
Девочки отнесли свои таблички отцу. Фараон небрежно осмотрел их.
— Наши ремесленники могут сделать лучше.
Нахтмин почтительно склонил голову:
— Я сделал их вместе с одним резчиком из Фив.
— Очень искусная работа, — похвалила его Нефертити.
Эхнатон, побагровев, встал.
— Меритатон, Мекетатон! Мы едем на Арену!
— А военачальник с нами поедет? — спросила Меритатон.
Эхнатон остановился у двери. Все застыли. Фараон развернулся и посмотрел на Меритатон.
— Кто сказал, что этот человек был военачальником?
— Никто. — Меритатон, должно быть, услышала угрозу в голосе отца и поняла, что не стоит говорить ему правду, а правда, судя по всему, заключалась в том, что визирь Эйе до сих пор называл моего супруга военачальником. — Я просто увидела его мышцы и поняла, что он много времени работает под открытым небом.
Эхнатон сощурился:
— А почему тогда не рыбак или не художник?
Я никогда не забуду ответа Меритатон, показывавшего, сколь сообразительна она была в свои пять лет.
— Потому что наша тетя никогда бы не вышла замуж за рыбака.
На миг воцарилось напряжение, а потом Эхнатон рассмеялся и подхватил Меритатон на руки.
— Поехали на Арену, и я покажу тебе, как ездят воины! Со щитом!
— А как же я? — закричала Анхесенпаатон.
— Тебе всего два года! — отрезала Меритатон.