Нефертити
Шрифт:
Морщины вокруг глаз служанки словно бы разгладились немного.
— В Фивах. Ему всего семь лет. Мы отослали его туда, когда пришли известия о Черной смерти.
Поколебавшись, я спросила:
— А многие ли слуги отослали своих детей в Фивы?
— Да, госпожа. Мы все думали, что и вы поступите так же, и царица…
Но тут она осеклась и посмотрела на меня, проверяя, не сказала ли она лишнего.
— Спасибо, — прошептала я. — Если найдешь руту, принеси ее сразу же.
Служанка вернулась на следующий день с корзинкой
— Госпожа! — Она нетерпеливо постучалась к нам. Нахтмин приотворил дверь ровно настолько, чтобы разглядеть ее лицо. — Пожалуйста, скажите госпоже, что я нашла траву и сделала все так, как она велела. Я положила понемногу под каждую дверь и отнесла корзинку визирю Эйе.
Нахтмин поманил меня, и я сменила его у двери, приотворенной лишь на самую малость.
— А царице?
Служанка заколебалась.
— Фараону Нефернеферуатон-Нефертити?
— Да. Ей ты отнесла?
Служанка потупилась, и я тут же догадалась:
— Что, к двери подошел фараон Эхнатон? Пожалуйста, вернись туда и положи руту им под дверь.
Женщина ахнула.
— А вдруг меня кто-нибудь увидит?
— Если кто спросит, скажешь, что ты выполняешь приказ моей сестры. Фараон заперт внутри. Он никогда об этом не узнает.
Служанка попятилась. Я коснулась ее руки.
— Ему никто не скажет, — пообещала я. — А если он спросит у царицы, она поймет, что это от меня, и скажет, что да, она так распорядилась.
Но служанка все медлила, и я поняла, чего она ждет.
Я нахмурилась.
— Мне нечего тебе дать.
Служанка посмотрела на мой браслет. Он не был золотым, но он был сделан из бирюзы. Мне его подарила Нефертити. Я сняла браслет и сунула служанке. И заставила ее поклясться, что она сплетет венки из руты и развесит их повсюду.
Служанка положила браслет в корзинку.
— Обязательно, госпожа.
Я не видела эту служанку семь дней, и мне оставалось лишь надеяться, что она сделает то, за что ей заплатили. А крики во дворце становились все отчаяннее. Я слышала топот женских сандалий по плитам коридора. Кто-то в исступлении бился в запертые двери, и я представляла себе ужас этих людей. Но мы не открывали никому и не покидали своих покоев. На восьмую ночь в нашу дверь стала колотить женщина, у которой умер ребенок, она отчаянно взывала к нам, умоляя отворить.
Я поняла, что она не хочет умирать одна, и прижала Бараку к груди, понимая, что нам недолго суждено быть вместе.
— Не прижимай его так сильно. Ты можешь навредить ему, — попыталась увещевать меня Хеквет.
Но мой страх все возрастал.
— Запас еды не бесконечен. Если мы не умрем от чумы, так умрем от голода. А наша гробница не закончена! А для Бараки даже не сделали саркофаг!
У Хеквет расширились глаза.
— И для моего сына тоже, — прошептала она. — Если мы умрем, то сгинем здесь безымянными.
Нахтмин яростно замотал головой:
— Я
Я посмотрела на нашего сына.
— Надо помолиться Амону.
Хеквет ахнула:
— Во дворце фараона?
Я прикрыла глаза.
— Да. Во дворце фараона.
На следующее утро, когда солнце встало, во дворце не обнаружилось новых признаков чумы и не появилось больше ни одного Ока Гора. Мы подождали еще день, потом два, а когда прошло семь дней и не осталось никакой еды, кроме черствого хлеба, придворные начали понемногу выбираться из своих покоев.
Я увидела служанку, рисковавшую жизнью ради золота.
Она пережила Черную смерть. Теперь она могла отправить своего сына в школу, чтобы он стал писцом. Но многие, очень многие оказались не столь удачливы. Из комнат вышли сломленные матери и отцы, потерявшие единственных сыновей. Я увидела Майю; никогда прежде он не выглядел таким согбенным и болезненным. Глаза его потухли. Когда мы вышли, по дворцу ползли шепотки о том, что фараон Египта болен.
— Чумой?
— Нет, госпожа, — тихо произнесла женщина, положившая руту под дверь моей сестре. — Рассудком.
Во дворце зазвонили колокола, созывая визирей, придворных и всех оставшихся слуг в Зал приемов. В зале, где прежде стояли сотни, осталась лишь горстка людей. Я тут же принялась оглядывать зал, разыскивая родителей.
— Мават!
Я кинулась к матери, а она расплакалась и прижала Бараку к груди — так крепко, что он завопил. Нефертити посмотрела на нас с трона. Я не могла понять по ее лицу, что она думает, но она держала Эхнатона за руку. У подножия их тронов сидели Меритатон и Анхесенпаатон. Из семьи в восемь человек осталось всего четверо, и даже маленькая Анхесенпаатон сидела тихо и неподвижно — должно быть, онемев от того, что ей пришлось насмотреться в детской, когда там умирали ее сестры.
— Нам следует покинуть Амарну, — прошептала мать. — Покинуть этот дворец и перебраться в Фивы. Тут произошли ужасные вещи.
Я подумала было, что она имеет в виду проклятие чумы, но, когда отец стиснул зубы, я поняла, что они имеют в виду нечто иное.
Я посмотрела на них:
— О чем вы?
Мы отошли от помоста, чтобы нас не было слышно.
— На седьмой день карантина фараон оскорбил царя Ассирии.
— Царя? — переспросил Нахтмин.
— Да. Царь Ассирии прислал посланца; он хотел получить три трона из черного дерева. Когда посланец добрался сюда, он узнал, что здесь чума, и заколебался. Но у него был приказ его царя, и он вошел в город и добрался до дворца.
— Стражники вместо твоего отца позвали фараона, — выпалила мать, — а Эхнатон отослал его прочь. С подарком.
Нахтмин услышал в голосе моей матери зловещие нотки и посмотрел на отца:
— Что это был за подарок?
Отец прикрыл глаза.