Нефертити

Моран Мишель

— Поместите его в самые дальние покои и заприте дверь! Дайте ему еды на семь дней, и пускай никто не входит к нему! Пускай никто — под угрозой смерти! — не выпускает его наружу!

Пока отец отдавал распоряжения касательно карантина, стоящий рядом с ним визирь Панахеси безмолвствовал.

— Не вздумай подходить к нему, — предупредил отец.

— Еще чего не хватало! — огрызнулся Панахеси.

Когда Эхнатон осознал, что происходит, дверь уже закрыли и заперли. Он стал кричать на весь дворец, требуя, чтобы его выпустили,

звал Нефертити, а в конце концов стал призывать Кийю.

— За Кийей кто-нибудь следит? — спросила моя сестра.

К Кийе приставили стражников; Кийя, узнав, что Эхнатона заперли в его покоях, словно заключенного, принялась плакать. На второй день именно ее пронзительный, перепуганный крик оповестил дворец, что Эхнатон кашляет кровью и что стражники у покоев царя слышали из-за двери сладковатый запах, подобный запаху меда и сахара. На третий день кашель прекратился. На четвертый за дверью воцарилась тишина.

Прошло шесть дней, прежде чем подтвердилось то, что мы и так уже знали.

Фараон-еретик предстал перед Анубисом.

Когда эту весть сообщили Нефертити, она кинулась к нашей матери, рыдать в ее объятиях. Потом она пришла ко мне. Эхнатон был эгоистичным царем и слабым правителем, но он был ее мужем и соучастником всех дел. И он был отцом ее детей.

— Нам следует оставить этот город, — сказал отец, входя в комнату.

Следом за ним вошел Нахтмин.

Нефертити посмотрела на него, вне себя от горя.

— Это — конец Амарны, — прошептала она мне. — Когда мы умрем, Мутни, она рухнет, а кроме нее у нас ничего нет, что поведало бы о нас.

Ее мечте о бессмертии и величии предстояло остаться в пустыне и кануть в пески. Нефертити закрыла глаза, и мне захотелось знать, что сейчас стоит перед ее мысленным взором. Ее город, лежащий в развалинах? Ее муж, изуродованный чумой? Она слышала о том, что люди выходят на улицы и жгут собственные дома в знак протеста против Эхнатона. Его изваяния были разбиты, а изображения на стенах храмов изуродованы. При первых признаках чумы Нефертити велела Тутмосу запереть его мастерскую и бежать. Это было ее единственным самоотверженным деянием. Но в Амарне нечего было больше строить. Все уже было построено — а теперь будет разрушено.

Отец предупредил:

— Они жгут свои дома, а если войско бежит, они примутся за дворец. Нам следует похоронить Эхнатона.

Нефертити всхлипнула.

— Но Панахеси забрал тело Эхнатона в храм, — сказала я. — Он готовит его к погребению.

Нахтмин застыл.

— Что-что он сделал?!

Я посмотрела на мужа, на отца, снова на мужа.

— Забрал тело в храм, — повторила я.

Нахтмин посмотрел на моего отца.

— Найдите Панахеси! — приказал отец группе солдат, стоявших в коридоре. — Не дайте ему покинуть дворец!

— Что происходит? — спросила я.

— Сокровищница находится рядом с храмом. Панахеси

вовсе не собирается хоронить Эхнатона, — объяснил Нахтмин. — Он собирается захватить золото и отнять власть у твоей сестры.

Мой муж повернулся к Нефертити.

— Тебе следует выпустить Хоремхеба из тюрьмы. Освободи военачальника, и солдаты пойдут за ним. Или Панахеси может заполучить войско первым, купив его за золото Атона. А если Кийя носит в чреве сына, Египет погибнет.

Нефертити посмотрела на нас невидящим взором. На лице ее виднелись следы слез. Она закрыла глаза.

— Мне все равно, что будет дальше, — сказала она. — Все равно.

Но Нахтмин порывисто шагнул к Нефертити и схватил ее за плечи.

— Ваше величество, фараон Нефернеферуатон-Нефертити, вашей стране грозят враги, и ваше царствование в опасности. Если вы останетесь здесь, вы умрете.

Нефертити открыла глаза, но в них не было жизни.

— Меритатон убьют или заставят выйти замуж за Панахеси, а Анхесенпаатон лишат жизни, — сказал Нахтмин.

Нефертити едва заметно приподняла голову. Затем взгляд ее сделался жестким.

— Освободите его.

Нахтмин кивнул и исчез во тьме.

Отец повернулся ко мне.

— Ты доверяешь своему мужу?

Я посмотрела на отца. Нахтмин мог освободить Хоремхеба из тюрьмы и вместе с ним захватить власть.

— Он никогда этого не сделает, — заверила я отца.

На улицах бушевал бунт. Египтяне взялись за вилы и косы и за любое оружие, до которого смогли добраться. В Зал приемов то и дело прибегали слуги с новостями. «Они напали на храм Амона в холмах. Они движутся ко дворцу, требуя вернуть их богов, всем вернуться в Фивы, а Амарну сжечь».

Кийя сидела в кресле у помоста, и на лице ее застыла мучительная боль. Я попыталась представить себе, что она сейчас чувствует. Она была второй женой мертвого царя. У ее ребенка никогда не будет отца. А когда ребенок появится на свет, то он, если это будет мальчик, станет угрозой для царствования Нефертити.

Один лишь Панахеси мог спасти ее.

Двери Зала приемов отворились, и вошел Нахтмин, а за ним Хоремхеб. Тюрьма оставила свой отпечаток на военачальнике. Волосы у него отросли ниже плеч, а нижнюю часть лица закрывала темная борода. Но в глазах его горела безумная решимость, какой мне никогда еще не доводилось видеть. Отец встал.

— Какие новости?

Хоремхеб шагнул вперед.

— Люди напали на храм Атона. Тело фараона сожжено; от него ничего не осталось.

Отец посмотрел на Нахтмина. Тот добавил:

— Люди напали еще и на сокровищницу. Золото сохранено, но семь стражников убиты. И с ними визирь Панахеси.

Раздался леденящий душу крик. Кийя поднялась с кресла; по ногам ее текла кровь. Но Хоремхеб подошел к трону:

— Я сидел в тюрьме по приказу вашего мужа, ваше величество.