Нефритовый Глаз
Шрифт:
– Что? – удивился Толстяк. – Ты мне ничего не говорил! С ума сошел? Решил променять информационного гиганта на захудалую провинциальную газетенку?
– Гигант гигантом, а зарплата мизерная. И квартиры не дождешься. После университета мы рвались на работу в крупные организации, а теперь все упирается в деньги. Кто богат, тот и личность. Вот стану главным редактором и тоже буду заколачивать большие бабки!
– Чудак ты! – Сестрица Хуэй открыла банку пива «Циндао». – Что такое деньги в сравнении с властью? Когда Мэй работала в министерстве общественной безопасности,
– Ну, мне-то никогда не стать генеральным директором «Синьхуа»! Нужно обладать особым умением, чтобы взобраться на верхушку служебной лестницы! Нет, это не для меня. Я стану богатым! И куплю себе на свои кровные и собственную машину, и собственную квартиру!
– А я обойдусь и без машины! Мне бы только крышу над головой! – печально вздохнул Толстяк. – У нас в «Пекинской газете» еще хуже, чем в «Синьхуа». Не то что квартиры – комнаты в общежитии не дают! Уже четвертый десяток разменял, а все еще живу у родителей. Я так и сказал свахам – моя будущая жена должна работать в таком ведомстве, где обеспечивают служебной жилплощадью.
– В Шэньчжэне и других особых экономических зонах такие специалисты, как мы, смогут приобретать квартиры в личную собственность! – Чижик Ли затянулся сигаретой и выпустил облако дыма.
– А как же твоя пекинская прописка? – спросила Мэй. – Ты ее потеряешь, если переедешь в другой город на постоянное жительство. Неужели не захочешь вернуться?
Мэй огорчилась за Чижика Ли, который всегда был безнадежным романтиком и постоянно страдал из-за этого. Он часто в душевном порыве совершал необдуманные поступки, а потому никак не мог ужиться в прагматическом китайском обществе. Мэй испытывала к нему родственное чувство. Они оба чурались окружающих, хотя и по разным причинам. Чижик Ли боялся общественного неодобрения и неприятия, поскольку это лишало его психологического равновесия. А Мэй считала, что ее никто не понимает, но при этом посылала всех к черту.
– Кто это не захочет вернуться? – прогремел чей-то бас за ее спиной.
Все обернулись и увидели возвышающуюся над ними почти двухметровую фигуру Гуана с испачканным сажей лицом. Ему, по обыкновению, пришлось возиться с переносным примусом, чем он и занимался, спрятавшись от всех за мраморной раковиной.
– Да вот, Чижик Ли уезжает в Шэньчжэнь, – пояснил Толстяк, сокрушенно качая головой.
– И правильно делает, – заметил Гуан, садясь и отгоняя дым от сигареты Чижика Ли обратно ему в лицо. – Наконец-то ты окажешься среди людей твоих габаритов! – засмеялся он собственной шутке.
Чижик Ли был самым маленьким в их группе, хотя родился в краю великанов – в северной провинции Дунбэй.
Сестрица Хуэй шлепнула Гуана ладонью по спине:
– Не будь ослом!
Тот словно не почувствовал удара и опять засмеялся.
– Только не вздумай сбежать в Гонконг! Через несколько месяцев Гонконг
Жена Гуана – в отличие от него невысокая – подала ему банку пива. Тот открыл ее, сделал глоток и выплюнул.
– Я же велел тебе охладить!
– Я купила его уже охлажденным, – тоненьким голоском оправдывалась женщина, не смея поднять глаза.
– Подай бутылку воды! – приказал ей Гуан.
Тут наконец появился Дин, муж Сестрицы Хуэй. Он медленно скатил с холма велосипед, увешанный сумками с едой, среди которых восседала Крошка По. Жена Гуана приободрилась и поспешила разгружать продукты и готовить горячее. Дин остался помогать возле примуса, а Сестрица Хуэй повела соскучившуюся по ней Крошку По собирать цветы на лужайке.
Остальные принялись раскладывать тарелки, пиалы, палочки для еды, мясную нарезку, китайские пельмени, приготовленные на пару, и вареный рис. Гуан пошел за своими сигаретами, и Мэй вместе с ним.
Восемь лет назад, когда они окончили университет, строительство Хайнаньского проекта только разворачивалось. По плану правительства на острове Хайнань предстояло создать самую крупную в стране свободную экономическую зону с пятизвездочными гостиницами, международным курортом и современной промышленностью. Гуан с готовностью отозвался на призыв партии и, получив диплом, в первых рядах строителей поехал на Хайнань. Но там его постигло горькое разочарование.
– Гуан, почему ты так плохо обращаешься с женой?
Тот закурил и пыхнул дымом.
– А-а, зря я на ней женился! – Он прислонился к стволу молодой осины. – На Хайнане моя жизнь была совсем пустой. Мы познакомились, и я подумал, если женюсь, то она обретет хоть какой-то смысл. Я могу понять Чижика Ли. Меня тоже потянуло за длинным юанем. Силы небесные, шесть лет жизни угроблены на Хайнане! И что же, разбогател? Как бы не так! Никто там не разбогател, кроме проклятых чиновников! Сотни миллионов юаней осели у них в карманах! А что же получили такие, как я? Шестилетнюю прореху в жизни да нелюбимую жену!
– Тебе не в чем себя винить. В Хайнаньский проект изначально были заложены коррупционные схемы.
– Мне от этого не легче!
– И потому ты срываешь свою злость на жене? – покачала головой Мэй.
– Проклятие! – Гуан швырнул под ноги недокуренную сигарету. – Почему бы тебе хоть раз не посочувствовать мне, попытаться понять? – Он ногой вдавил окурок в землю и зашагал прочь.
Вскоре все расселись вокруг расстеленной на траве скатерти с едой и пивом и подкрепились в свое удовольствие.
Солнце поднялось высоко. Начало припекать.
За трапезой бывшие одногруппники обменивались новостями о жизни и работе. Бдительная Сестрица Хуэй пресекала любые разговоры об уходе Мэй из министерства общественной безопасности. Та поглядывала на подругу с благодарной улыбкой.
– Лянь обещала подъехать попозже, – довела до общего сведения Сестрица Хуэй.
– Это которая в любовницах у богача? – поинтересовалась у Гуана его маленькая жена.
Тот и головы не повернул в ее сторону.