Негасимое пламя
Шрифт:
Пашня сменилась диким лугом, а тот – лесом, прильнувшим к мелкой равнинной речушке. В сыром предвечернем сумраке голые ветви вязов казались закостеневшими грозовыми всполохами. Здесь старый волхв безошибочно чуял близость холодной черты. Ещё дюжина-другая шагов – и выйдет из укрытия страж, спросит, зачем пришёл незваный гость. Того не нужно; Драган твёрдо знал, что никогда больше не шагнёт через зыбкую грань. Не стоит оно того. Бесчестно будет. Встав у кряжистого мёртвого ствола, до половины сожжённого когда-то небесным огнём, волхв
Она явилась на закате. Почти не постаревшая, хоть для неё и должно было пройти никак не меньше десятка лет. Увидав его, замерла на месте; сперва не признала, потом опешила, хоть лицо её и не отразило горечи. Драган, усмехнувшись, шагнул ей навстречу.
– Здравствуй.
– Здравствуй, – улыбка вышла у неё печальной. Немудрено: для него память о былых временах сейчас воскресла, а для неё-то – умерла. – Ты… звал меня?
– Звал, – Драган спрятал под воротник серебряную цепочку. – А ты взяла да пришла.
Лидия склонила рыжекудрую голову. Хороша, как и прежде, только что-то погасло в прекрасных её глазах. Узнай она, что сталось с Ястрой, что бы сказала?
– Конечно, пришла, – Лидия всё улыбалась, и не понять было, взаправду или из притворства. – Как я могла не прийти, если чары… Если чары всё ещё работают?
– В другой раз уж не станут, – горько усмехнулся Драган. Лидия отвела взгляд; тоже, видать, не знала теперь наверняка, дотянется ли до неё колдовской зов. – Не печалься. Я не затем звал, чтоб душу тебе бередить, а затем, чтоб испросить уговора.
– Уговора?
– Да, – его позабавило, как она, раздумывая, хмурит брови. Понимает, о чём речь; в толк взять не может. – Надобно мальцу показать, что там на вашей стороне делается, чтобы впредь не страшился через черту шагать. Сам я уж стар, а иным, кроме тебя, не верю. Возьмёшься ли?
Лидия долго молчала – дольше, чем когда увидала его, нынешнего. Потом, глядя в сторону, спросила:
– Ты взял ученика? Давно?
– Да вот пятое лето на исходе.
– Что же такое он совершил?
– Свою жизнь едва не отдал за две чужие.
Драган тяжко вздохнул и принялся за рассказ. Надо, чтоб она знала. Чтобы поняла. Лидия слушала внимательно, знакомо склонив к плечу голову. Он ничего от неё не утаивал, кроме самого страшного – идущей с востока бури. Скажи он, что боги отвернулись от Ильгоды, что дни её сочтены, а с ними – и дни Драгановы, Лидия бы не согласилась. Она упрашивала бы старика уйти с нею за холодную черту, а когда не сумела бы – осталась бы здесь, чтобы встать с ним плечом к плечу в грядущей войне. Так нельзя. Надо, чтоб она жила.
– Да уж, выдающаяся личность, – пробормотала Лидия обманчиво-весело, выслушав его рассказ, и тут же вздохнула. – Драган, я… Я сама никогда не наставничала. Не умею. Не представляю, как. Даже с детьми из нашего мира, а тут…
– Так я и не прошу наставничать, – волхв усмехнулся краем
– Полгода, – повторила Лидия на свой лад. – Это почти два с половиной по-здешнему…
– Что, думаешь, не дождусь назад?
Она смутилась. Угадала, хоть вслух говорить и не хотела. За два долгих лета война, дадут боги, отгремит; что-то сменится, что-то останется, вот только Драгану начертано погибнуть в её огне. Всем суждено, кто служит Премудрому строгую свою службу. Лидия, конечно, думает про другое: что старика подкосит болезнь или тяжесть прожитых лет. Пусть так.
– Я… да, я сделаю, – она говорила быстро и скомканно, словно сама себя убеждала. – Всё, что смогу, сделаю. У нас, конечно, сейчас не так свободно, как раньше было… Но это неважно, наверное. Да, Драган, я смогу, – решительно сказала она наконец и храбро посмотрела ему в глаза. – Когда?
– Когда придёт срок, – волхв благодарно склонил перед нею голову. – Я дам тебе знать.
– Только… заранее, если сможешь, – она вымученно растянула губы в печальной улыбке. – Мне… мне ехать часа четыре. Время…
Время. Случайно оброненное слово испугало её, лишило голоса. Драган прежде тоже боялся, пока не понял: без толку. Всему свой срок, и на всё воля богов, и ничего с тем не поделать.
– У тебя его ещё вдоволь, – сказал волхв. – И для трудов, и для счастья.
– Для трудов – да, – тихо отозвалась Лидия.
Отзвуки печального её голоса так и звенели в ушах, даже когда сама она уже скрылась среди лесных теней. С тяжёлым сердцем уходил от холодной черты старый волхв. Нет, не будь всё так, как теперь стало, ни за что не потянулся бы он к заветному оберегу, не стал бы ранить душу ни себе, ни ей, и не решился бы на то, на что решился теперь. По-иному не обойти великого запрета, того, что неизбежно встанет однажды между учителем и учеником: не беречь своей жизни пуще чужой. Драган и жалел, и не жалел, что поспешил взять с мальца клятвы; с ними трудней, только потом уж некому станет.
Некому станет…
Медленно, припадая на хромую ногу, шёл старый волхв краем дремлющей пашни.
***
За оконцем давно уж смерклось. Яр и не заметил. Света от новорождённого вешнего солнца ещё не хватало, чтобы читать выцветшие от времени свитки, так что весь день приходилось, как зимой, жечь лучины. Теперь догорала последняя из тех, что он настрогал с утра; она подрагивала в кривых когтях светца, бросая на стены зыбкие отблески. Яр нехотя отодвинул «Научение о тварях живых и неживых», кропотливо записал на лежавшем тут же клочке берёсты, где окончил читать, и окликнул домового. Тот проворно вылез откуда-то из теней, отряхнул от сора мохнатое брюхо и повёл ушами: говори, мол, а я послушаю.