Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц

Галимов Брячеслав

– И что вы им ответили этой даме?
– спросил Маяковский.

– Ничего не ответил, - пожал плечами Мейерхольд.
– Если она не поняла мой спектакль, как мне ей объяснить?

– Вы слишком деликатны, а я с ними не церемонюсь, - сказал Маяковский.
– Был у меня случай, в году пятнадцатом или шестнадцатом, когда меня пригласили выступить со стихами в одном богатом доме: говорили, что дадут деньги на издание моей книги. Прихожу, на диване сидят две пучеглазые дамочки, пышно разодетые, завитые, высокомерно скучающие. Ждут от меня, чтобы я их развлёк, доставил эстетическое удовольствие. Ну, я и доставил,

начал читать:

Все вы на бабочку поэтиного сердца

взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.

Толпа озвереет, и будет тереться,

ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,

кривляться перед вами не захочется - и вот

я захохочу и радостно плюну,

плюну в лицо вам

я - бесценных слов транжир и мот.

Ищите жирных в домах-скорлупах

и в бубен брюха веселье бейте!

Схватите за ноги глухих и глупых

и дуйте в уши им, как в ноздри флейте.

Тут одна из пучеглазых не выдержала, прошипела что-то и вышла; за ней засеменила и вторая. Денег мне, конечно, не дали.

– Не дали?
– расхохотался Мейерхольд.

– Не дали. Да и чёрт с ними!
– махнул рукой Маяковский и прогремел:

Вам ли, любящим баб да блюда,

жизнь отдавать в угоду?!

Я лучше в баре блядям буду

подавать ананасную воду!

– Как вы им врезали! Так и надо: по-пролетарски, в морду!
– воскликнул Коля, а Ваня поморщился.

– Мне тоже не давали прохода "ценители искусства", - сказал Малевич и грустно улыбнулся.
– Называли мои картины мазнёй, абстракцией, дешёвым художеством; на выставках насмехались... Да разве только надо мною! Над Шагалом, Кандинским, Лентуловым - всем досталось.

– Да, обыватель не любит авангарда, зато теперь весь авангард искусства идёт с революцией!
– воскликнул Мейерхольд.
– Так и должно быть - революция это колоссальный шаг вперёд, и авангардное искусство - в её первых рядах! Мы создадим искусство, созвучное нашей великой эпохе, и Россия придёт к победе. Ибо страна эта не только мощна своим политическим разумом, но ещё и тем, что она страна искусства. И когда искусство это хочет стать потоком, рвущимся с той же необъятной силой к той же цели, к великой вольности, с какою рвётся к победе новая трудовая коммуна, служители этого искусства вправе сказать: обратите на нас внимание, мы с вами!..

– Здорово! Так и будет!
– обрадовался Коля и хлопнул Ваню по плечу.
– А ты не хотел идти!..

***

– Репетиция! Репетиция! Репетиция!
– захлопал в ладоши Мейерхольд, выйдя на сцену.
– Всех прошу сюда!

– Кого - всех?
– буркнул Маяковский, обведя глазами зал.
– Разбежались, пяти человек не наберётся.

– То есть как - разбежались?!
– изумился Мейерхольд.
– Им же паёк выдали!

– А нам не выдали, - шепнул Ваня на ухо Коле, но тот отмахнулся от него.

– Завтра они придут, - заверили Мейерхольда из зала.
– Сегодня устали ждать,

вечер скоро.

– Будем работать с теми кто остался, - решил Мейерхольд.
– Давайте разберём пьесу, расставим акценты. Идите на сцену.

– И я послушаю, если не возражаете, - попросил Малевич.
– Мои помощники тоже ушли, декорации закончить не с кем.

– Пожалуйста... Итак, товарищи, прежде всего вы должны понять, что наша пьеса - на тему дня, - обратился он к поднявшимся на сцену добровольным актёрам.
– Собственно, театральное представление не знает ни "вчера", ни "завтра". Театр есть искусство сегодняшнего дня, вот этого часа, вот этой минуты, секунды! Поэтому содержание "Мистерии" современное, сегодняшнее, сиюминутное, - так, Владимир Владимирович?

– Верно, - кивнул Маяковский.
– "Мистерия-буфф" - это дорога. Дорога революции. Никто не предскажет с точностью, какие еще горы придется взрывать нам, идущим этой дорогой. Сегодня сверлит ухо слово "Ллойд-Джордж", а завтра имя его забудут и сами англичане. Сегодня к коммуне рвётся воля миллионов, а через полсотни лет, может быть, в атаку далеких планет ринутся воздушные корабли коммуны. А мы покажем то, что происходит сейчас, но в форме балагана, ярмарочного представления или мистерии, - как это называли раньше.

– То есть это будет праздник, веселье; по большому счёту, воспитание чувств и должно совершаться посредством праздника, как сказал один умный человек, - подхватил Мейерхольд.
– Вам надо будет играть бодро, весело, оптимистично, и даже отрицательные персонажи пусть будут смешны, а не ужасны. "Последний акт каждой исторической драмы есть комедия. Человечество весело расстается со своим прошлым", - говорил Маркс.

– Сюжет пьесы - всемирный потоп, - продолжал Маяковский.
– От него спасаются на ковчеге семь пар так называемых "чистых" людей, среди которых есть американец и немец, поп и российский спекулянт, Ллойд-Джордж и Клемансо, - и семь пар "нечистых": кузнец, шахтёр, плотник, батрак и другие. Помимо этого есть интеллигенция и соглашатель, Вельзевул и Саваоф, святые, черти и ангелы, а также неодушевлённые предметы.... Вот вы, к примеру, кто?
– спросил он стоящего перед ним плотного мужчину в котелке.
– Какую роль вы получили?

– Я - эскимос-рыбак, - тонким голосом ответил человек в котелке.
– Ах, нет, простите, я эскимос-охотник!
– поправился он, заглянув в свои листки.

– Замечательно, эскимос у нас имеется. А вы кто? А вы?..
– обратился Маяковский к остальным актёрам.

– Я Мафусаил... А я - архангел Гавриил... Я молот... А я - пила... У нас небольшие роли, - прибавили двое последних.

– Ничего, - небольших ролей не бывает, - успокоил их Маяковский.
– Каждая роль большая, если её правильно сыграть.

– Эти маленькие роли - самые важные, - вмешался Мейерхольд, - и подходить к ним надо со всей ответственностью. Если вы играете пилу, так и покажите, что вы - пила; если молот, то убедите всех, что вы действительно - молот. Ваше тело - орудие, с помощью которого вы можете изобразить что угодно; надо лишь правильно отработать движения. Но этим мы займёмся завтра, когда будет побольше народа, а сейчас пошли дальше!

– А мы как же?
– вполголоса, но слышно проговорил Ваня.
– Мы роли так и не получили...