Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц
Шрифт:
О, нет, я не защищаю Кшесинскую и ей подобных, они сами воспитали этих варваров, но мне страшно за будущее России. Что мы получим взамен деспотической империи - варварское королевство, где будут царить хаос и ужас, пока на троне не окажется самый жестокий и хитрый из всех дикарей, который во имя прочности своей власти не остановится ни перед чем? What terrible times come! Бедная Россия!
– А всё от того, что без царя и православия решили обойтись, - назидательно произнёс Лев Васильевич.
– Ваша либеральная братия постаралась.
Кирилл Васильевич хотел что-то возразить, но его
– Дикари и варвары? Сейчас - да, но как же им быть другими, если никто не приучил их к культуре? Она была достоянием избранных, а народу действительно оставались невежество и дикость. Но революция принесёт культуру самым широким народным массам; погодите немного, и вы увидите подлинных народных интеллигентов, которые в отличие от прежних, растерянных и подавленных, будут полны оптимизма и свежих жизненных сил. Как показывает исторический опыт, это происходит достаточно быстро - буря скоро пройдёт и на очистившемся небе засияет яркое солнце. Пусть же сильнее грянет буря! Да здравствует революция!
***
Братья подавленно молчали, Сергей недобро посматривал на Василия Васильевича, - тогда вмешалась Феодора Павловна:
– Ну вот, за вашими мужскими разговорами мы почти всю посуду уложили. Остались только эти рюмочки, - глядите, какие смешные на них надписи: "Лучше пить за столом, а не пить за столбом... И курица тоже пьет". И ещё чаша для вина и тоже с надписью: "Загорелась душа до винного ковша". Василий Львович любил такие шутки.
– Эх, пропустить бы сейчас чего-нибудь эдакого, - потянулся Лев Васильевич.
– Наташа, милая сестрица, не поднесёшь ли братцу?
– Да вы, верно, и проголодались?
– встрепенулась Феодора Павловна.
– Наташенька, принеси мужчинам поесть, будь добра.
– Сейчас, maman, - ответила она.
– Кто мне поможет?
Сергей поморщился:
– Я уже почти сутки на ногах, но изволь...
– Давайте я помогу, - сказал Василий Васильевич.
– Отлично, благодарю, - сухо отозвался Сергей, а Наталья улыбнулась Василию Васильевичу.
Они вышли из кладовой и стали спускаться по лестнице; здесь Василий Васильевич остановился и взял Наталью за руки.
– Что же будет?
– спросил он.
– Что-то надо решать: скоро утро, мы уедем, расстанемся, - разве это возможно?
– Ах, если бы вы объяснились раньше, - грустно сказала она.
– Всё было бы по-другому.
– Но вы были замужем, - возразил Василий Васильевич.
– А вы женаты, но вы ведь не любите свою жену, - Наталья посмотрела ему в глаза.
– Не любите?
– Не люблю, мы с ней так и остались чужими людьми, - признался он.
– Я люблю вас, но вы были так молоды, а я... Я считал, что не имею право портить вам жизнь.
– Боже мой, какой вы...
– она запнулась и не договорила.
– Я сама давно люблю вас, с самого детства, девочки рано взрослеют. Но вы казались мне таким недоступным... А позже, прочитав в гимназии "Евгения Онегина", я решилась написать вам письмо, как Татьяна. Я много раз принималась за него, но не могла дописать. А после всё-таки решилась, отнесла письмо в вашу комнату
– Я не видел вашего письма, - удивился он.
– Вы не могли его видеть, потому что я страшно испугалась своего поступка, снова пробралась в вашу комнату, забрала письмо и порвала. Вы тогда вернулись поздно, а я думала: вот если бы он приехал раньше и прочитал моё письмо, что было бы тогда?.. Что было бы тогда?
– она взглянула на него.
– Не знаю, - смутился он.
– Не знаю...
– А когда вы женились, я проплакала всю ночь. "Он не может быть счастлив с этой женщиной, говорила я себе, потому что только я могу дать ему счастье", - Наталья вздохнула и вытерла слёзы, появившиеся на её глазах.
– Но что мешает нам теперь?
– спросил он.
– Я не понимаю.
– Я не могу бросить мужа...
– Как Татьяна?
– Нет. "Но я другому отдана, и буду век ему верна" - это неправда, Пушкин здесь солгал, - сказала она убеждённо.
– Как может женщина жить с нелюбимым человеком, когда рядом тот, кого она любит? Это ничем нельзя оправдать, в сердце женщины этому нет оправдания. Мужчина может сказать за женщину "я другому отдана, и буду век ему верна", но женщина такого не сказала бы. Я думаю, Пушкин сам понимал это, но ему хотелось выдать желаемое за действительное.
– Но почему мы не можем быть вместе?
– Василий Васильевич ещё крепче сжал её руки.
– Вы говорите, что раньше это было бы возможно, но что изменилось теперь?
– Всё изменилось, всё рухнуло. Мой муж озлобился, он потерян, не знает, где найти опору. Могу ли я бросить его в это время? Да, я не люблю его, как вы не любите свою жену, но поступить с ним так сейчас было бы жестоко, бесчеловечно, - печально сказала Наталья.
– Я могла бы уйти от него в более спокойное время, но теперь... Я не могу.
– Я понимаю, - Василий Васильевич поцеловал её, и она ответила на его поцелуй...
– Ну вот, первый и последний поцелуй в нашей жизни, - сказала она, освобождаясь от его объятий.
– Последний? Вы думаете, всё кончено?
– содрогнулся он.
– Нам не дано знать... Иногда мне кажется, что впереди нас ждёт большое-большое счастье, а иногда, что всё кончено, что ничего хорошего уже не будет, - вздохнула она.
– Но надо терпеть и не ропать; как у Чехова, мы вспоминали с maman: "Мы отдохнём!.."
– "Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах; мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, - и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка", - закончил Василий Васильевич.
Наталья нежно, как ребёнка, погладила его по голове:
– Нам пора. Нас ждут...
***
Наступило серое холодное утро; с Невы дул пронзительный ветер, которой кружил по пустым улицам обрывки афиш, какие-то листки и непонятно откуда взявшуюся солому. Феодора Павловна с сыновьями и Сергей с Натальей стояли возле подъезда своего дома и ждали извозчика. Вещи были заранее отправлены на вокзал; все ценности Василия Львовича уложены в тайник и тщательно закрыты.