Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц
Шрифт:
– Здорово! Так и будет!
– обрадовался Коля и хлопнул Ваню по плечу.
– А ты не хотел идти!..
***
– Репетиция! Репетиция! Репетиция!
– захлопал в ладоши Мейерхольд, выйдя на сцену.
– Всех прошу сюда!
– Кого - всех?
– буркнул Маяковский, обведя глазами зал.
– Разбежались, пяти человек не наберётся.
– То есть как - разбежались?!
– изумился Мейерхольд.
– Им же паёк выдали!
– А нам не выдали, - шепнул Ваня на ухо Коле, но тот отмахнулся от него.
–
– Сегодня устали ждать, вечер скоро.
– Будем работать с теми кто остался, - решил Мейерхольд.
– Давайте разберём пьесу, расставим акценты. Идите на сцену.
– И я послушаю, если не возражаете, - попросил Малевич.
– Мои помощники тоже ушли, декорации закончить не с кем.
– Пожалуйста... Итак, товарищи, прежде всего вы должны понять, что наша пьеса - на тему дня, - обратился он к поднявшимся на сцену добровольным актёрам.
– Собственно, театральное представление не знает ни "вчера", ни "завтра". Театр есть искусство сегодняшнего дня, вот этого часа, вот этой минуты, секунды! Поэтому содержание "Мистерии" современное, сегодняшнее, сиюминутное, - так, Владимир Владимирович?
– Верно, - кивнул Маяковский.
– "Мистерия-буфф" - это дорога. Дорога революции. Никто не предскажет с точностью, какие еще горы придется взрывать нам, идущим этой дорогой. Сегодня сверлит ухо слово "Ллойд-Джордж", а завтра имя его забудут и сами англичане. Сегодня к коммуне рвётся воля миллионов, а через полсотни лет, может быть, в атаку далеких планет ринутся воздушные корабли коммуны. А мы покажем то, что происходит сейчас, но в форме балагана, ярмарочного представления или мистерии, - как это называли раньше.
– То есть это будет праздник, веселье; по большому счёту, воспитание чувств и должно совершаться посредством праздника, как сказал один умный человек, - подхватил Мейерхольд.
– Вам надо будет играть бодро, весело, оптимистично, и даже отрицательные персонажи пусть будут смешны, а не ужасны. "Последний акт каждой исторической драмы есть комедия. Человечество весело расстается со своим прошлым", - говорил Маркс.
– Сюжет пьесы - всемирный потоп, - продолжал Маяковский.
– От него спасаются на ковчеге семь пар так называемых "чистых" людей, среди которых есть американец и немец, поп и российский спекулянт, Ллойд-Джордж и Клемансо, - и семь пар "нечистых": кузнец, шахтёр, плотник, батрак и другие. Помимо этого есть интеллигенция и соглашатель, Вельзевул и Саваоф, святые, черти и ангелы, а также неодушевлённые предметы.... Вот вы, к примеру, кто?
– спросил он стоящего перед ним плотного мужчину в котелке.
– Какую роль вы получили?
– Я - эскимос-рыбак, - тонким голосом ответил человек в котелке.
– Ах, нет, простите, я эскимос-охотник!
– поправился он, заглянув в свои листки.
– Замечательно, эскимос у нас имеется. А вы кто? А вы?..
– обратился Маяковский к остальным актёрам.
– Я Мафусаил... А я - архангел Гавриил... Я молот... А я - пила... У нас небольшие роли, - прибавили двое последних.
– Ничего, - небольших ролей не бывает, - успокоил их Маяковский.
– Каждая роль большая, если её правильно сыграть.
– Эти маленькие роли - самые важные, - вмешался Мейерхольд, - и подходить к ним надо со всей ответственностью. Если вы играете пилу, так и покажите, что вы - пила; если молот, то убедите всех, что вы действительно -
– А мы как же?
– вполголоса, но слышно проговорил Ваня.
– Мы роли так и не получили...
– Слушайте, Всеволод Эмильевич, а может быть, нам настоящую мастерскую прямо в зале устроить?
– спросил Малевич.
– Со всем набором инструментов.
– Идея хорошая, но времени нет, не успеваем!
– отказался Мейерхольд.
– Дальше, дальше!
– Семь пар "чистых" и семь пар "нечистых", спасаясь на ковчеге от потопа, попадают в ад, - рассказывал Маяковский.
– Там "чистые" остаются на прокорм чертям, а "нечистых" адом не испугаешь: видали и не такое!.. Вырвавшись из ада, они отправляются прямиком на небо, но здесь тоска смертная. Рай - не для людей, он - для бестелесных душ. А человеку в раю плохо и скучно, - это сущая дыра. И зачем нам этот замшелый Бог, кому он нужен со своими проклятьями и молниями? Кого теперь молниями удивишь, - мы их у него отнимем и пустим на элекрификацию!
Артисты на сцене засмеялись, а Малевич спросил Мейерхольда:
– Как вам моя "небесная лестница"?
– он кивнул на декорации.
– Можно по ней в небо подняться?
– Отлично! Вы молодец, Казимир Северинович!
– живо отозвался Мейерхольд.
– Ваша "небесная лестница" может стать и дорогой в ад, и ковчегом в зависимости от поворота сюжета, - и это замечательно!
– Пройдя через ад и рай, "нечистые" попадаю на землю, где после всемирного потопа остались одни обломки, - продолжал Маяковский.
– Но "нечистые" не отчаиваются, они дружно берутся за работу, - и вот она, земля обетованная! Ворота распахиваются, и раскрывается город. Но какой город! Громоздятся в небо распахнутые махины прозрачных фабрик и квартир. Обвитые радугами, стоят поезда, трамваи, автомобили, а посредине - сад звёзд и лун, увенчанный сияющей кроной солнца!
Если это дело наших рук, говорят "нечистые", то какая дверь перед нами не отворится? Мы - зодчие земель, планет декораторы, мы реки миров расплещем в мёде, земные улицы звёздами вымостим! Сегодня это лишь бутафорские двери, а завтра былью сменится театральный сор. Мы это знаем. Мы в это верим!
– Через разрушение - к новому миру, через страдания - к земле обетованной, - так и будет, так и будет!
– воскликнул Мейерхольд.
– И мы обязаны это показать, в этом наша задача!
– Да здравствует революция!
– не выдержав, закричал Коля; человек в котелке тоже закричал: - Ура!
– и подбросил свой котелок в воздух.
– В самом конце пьесы на сцену поднимаются все зрители и вместе с актёрами поют "Интернационал" в моей трактовке: "Не ждали мы спасенья свыше. Ни бог, ни чёрт не встал за нас. Оружье сжав, в сраженье вышел и вырвал власть рабочий класс... Этот гимн наш победный, вся вселенная, пой! С Интернационалом воспрянул род людской", - закончил Маяковский своим тяжёлым басом.
– Великолепно, замечательно, прекрасно!
– у Мейерхольда от волнения выступили слёзы на глазах.
– Товарищи, давайте, и мы споём "Интернационал"! Хотя бы припев! Ну-ка, хором! "Это есть наш последний..." - сипло начал он, но закашлялся и замахал руками, показывая, чтобы продолжали без него.