Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц
Шрифт:
– Опять вы спорите, мальчики, - одёрнула их Феодора Павловна.
– Хоть в такую минуту ведите себя хорошо... Наташенька, накинь шаль, холодно!..
В конце улицы показалась пролётка.
– Надо же, не обманул, - Лев Васильевич опустил воротник и замахал извозчику.
– Сейчас поедем.
– Господи!
– перекрестилась Феодора Павловна.
– На всё воля твоя!
– Мы выброшены из жизни, она пойдет без нас, - обречённо проговорил Кирилл Васильевич.
Василий Васильевич содрогнулся и посмотрел на Наталью.
– Мы отдохнём, - прошептала она.
– Мы отдохнём...
Постановка
Долой ваше искусство! Долой ваш строй! Долой вашу религию!
В. Маяковский
На тумбе для афиш, между сводками с фронтов Гражданской войны, декретами Совета народных комиссаров и суровыми постановлениями Петроградской ЧК был криво приклеен серо-жёлтый лист грубой бумаги. На нём крупными буквами было написано: "Театр музыкальной драмы. 7-8 ноября. Мы, поэты, художники, режиссёры и актёры, празднуем день годовщины Октябрьской революции революционным спектаклем. Нами будет дана: "Мистерия-буфф", героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное В. Маяковским. Все желающие играть в этой пьесе благоволят явиться в помещение Тенишевского училища. Там им будет произведён отбор, розданы роли".
– Что за чёрт!
– сказал худой, давно не бритый юноша в рваной солдатской шинели.
– "Все желающие...". Как просто - пришёл и получил роль!
– Теперь всё просто, Коля, - отозвался его товарищ в дворницком картузе, такой же небритый, но приземистый, одетый в сильно поношенное пальто с чужого плеча.
– Бытие перевернулось, императивы потеряли своё значение. Вчерашний сапожник может стать министром, слесарь - полководцем, а уж артистом - кто угодно. Я знаю одного гробовщика, который нашёл свое призвание на сцене и ему пророчат великое будущее. Революция, как таран, разбила все социальные и культурные перегородки: стен нынче нет, - ходи, кто где хочет.
– Эх, Ваня!
– Коля надвинул ему картуз на глаза.
– Философ ты кабинетный, кантианец! А бытие сейчас надо изучать именно на улице, где нет никаких перегородок. Так что не брюзжи, а скажи лучше: не пойти ли нам в Тенишевское училище аписаться в артисты? Может, краюшку хлеба дадут?
– Сомневаюсь, - поправляя картуз, сказал Ваня.
– Если всем, кто в артисты пойдёт, будут хлеб давать, от артистов отбоя не будет. Наверняка приглашают на общественных началах; самое большое - кипятку нальют с морковным чаем.
– Тоже неплохо, по крайней мере, согреемся, - рассмеялся Коля.
– С тех пор, как меня раздели какие-то тихие люди в ночи, вежливо приставив пистолет к моей груди, я ужасно мёрзну. Эта рваная шинелька и худые ботинки нисколько не спасают от холода, - да и ты в своём шикарном наряде не похож на тёпло одетого человека: готов поспорить, что твоё пальто было пошито одновременно с отменой крепостного права, а греть перестало уже в
– Пальто анахроническое, - согласился Ваня.
– Когда-то было отличным, но изжило себя, потому и отдали его почти даром. Всё, что себя изжило, уходит задёшево - такова диалектика жизни... Зато картуз хорош: я его выменял у дворника за бутылку настоящей водки!
– Завидую тебе и дворнику: каждый получил, что хотел, - завистливо вздохнул Коля.
– А я о шапке и не мечтаю: знаешь, сколько спекулянты за шапку просят? И ведь даже ЧК не боятся, - жажда наживы сильнее страха смерти. Ну, что, пошли в Тенишевское?
– Нам бы вернуться в Вятку, - сказал Ваня.
– Чего мы здесь ждём? Какая теперь учёба? Домой надо ехать.
– Ни за что!
– возмутился Коля.
– Здесь творится история, здесь рождается новый мир. Неужели ты, любящий копаться в мироздании, покинешь эту великолепную лабораторию жизни?
– Я считаю, что философ не должен шататься по улицам. Да, для меня примером является Кант, который в тиши кабинета постигал тайны бытия, - возразил Ваня.
– Впрочем, Ницше тоже не бродил среди людей, создавая свою "философию жизни".
– Ну, а мне чрезвычайно интересно шататься по улицам и бродить среди людей. Сколько тут потрясающих сюжетов, сколько оригинальных типажей! Если я когда-нибудь напишу роман, то он будет о людях с улицы, - весело заявил Коля.
– Однако если я сейчас замёрзну насмерть, вряд ли это кого-нибудь вдохновит на создание хотя бы маленькой элегии - сюжетец довольно-таки скучный... Идём в Тенишевское, и никаких возражений!
***
– Где тут в артисты записывают?
– спросил Коля, когда они вошли в здание Тенишевского училища на Моховой улице.
– Хотим участвовать в революционной пьесе "Мистерия-буфф".
Человек в покосившемся пенсне, который бежал куда-то с баулом в руке, остановился и посмотрел на них, как на сумасшедших.
– Какая пьеса? Какие артисты? Ничего у нас нет, ничего!
– он нервно поправил свое пенсне и собрался бежать дальше, но Коля схватил его за рукав.
– Нет, извините, в афише ясно написано: "Мистерия-буфф", в Тенишевском училище. Может быть, в зале?..
– Может быть, может быть, у нас всё может быть, - забормотал человек в пенсне.
– Пустите, мне больно!
– взвизгнул он, вырвался от Коли и моментально исчез за дверью.
– Вот те на!
– растерянно сказал Коля.
– Куда же нам идти?
– А я говорил: зря всё это, - едва ли не с удовольствием возразил Ваня.
– Видишь, что получилось.
– "Казимир Северинович, Казимир Северинович"! Что "Казимир Северинович"? Я уже тридцать девять лет Казимир Северинович!
– раздался чей-то с лестницы.
– Как можно было оставить это? А вы знаете, что этим уже хотели печку топить?
– Но Казимир Северинович...
– Дайте мне, я сам отнесу!
Вверху стукнуло и грохнуло, по лестнице полетели раскрашенные куски фанеры и картона и какие-то странные деревянные конструкции.