Неизбранная дорога

Фрост Роберт

ОКТЯБРЬ

Денек октябрьский золотой, Уже созрел твой листопад. Подует завтра ветер злой, И листья облетят. Вороны каркают не в лад, Но завтра разлетится стая. Денек октябрьский золотой, Продли часы, неслышно тая. Пусть кажутся длинней они. Плени обманчивой мечтой, Как ты умеешь, увлекая. Один листочек утром нам, Другой же в полдень оброни, Один вот здесь, другой вон там. Да будет твой закат лучист, Земля светлей, чем аметист. Тишь какая! Пусть дозревает виноград: Хотя листву спалил мороз, Плодам вреда он не принес - И гроздья вдоль стены висят. Перевод М. Зенкевича

РОПОТ

В лесах я бродил и в лугах, - Была не преградой ограда, - Всходил на вершину холма, И в мире царила отрада. Но вот я на землю сошел - И всюду приметы распада. На землю листва полегла. Лишь та, на дубу, на вершине, Трепещет до самой зимы, - Но рухнет - и в горькой гордыне Метаться по снегу пойдет, Укрывшему падшую ныне. Вповалку листва полегла. Война ли прошла здешним краем? Последний цветок облетел. Мир словно бы необитаем. И вскинется сердце искать, Но где, но кого - не узнаем. Но разве покорна душа Измене, что в мире творится? Но разве согласна она В опавшие листья зарыться? И лето пройдет, и любовь, Но с этим вовек не смириться. Перевод В. Топорова

ИЗ СБОРНИКА "К СЕВЕРУ ОТ БОСТОНА"

ПОЧИНКА СТЕНЫ

Есть нечто, что не любит стен в природе: Оно под ними в стужу пучит землю, Крошит на солнце верхний ряд камней И пробивает в них такие бреши, Что и вдвоем бок о бок там пройдешь. Охотники - не так! Я их проломы Заделывал не раз: на камне камня Они не оставляют, чтобы выгнать Забившегося кролика на псов. А эти кто пробил? Ни сном ни духом... Но каждою весной они зияют! Соседа я зову из-за холма. Выходим на межу и начинаем Меж нами стену возводить опять. Мы вдоль стены идем, блюдя межу, И поднимаем камни, что упали. А камни - то лепешки, то шары, Такие, что лежат на честном слове: "Лежи, покуда я не отвернусь!" - Их заклинаю, ободрав ладони. Ну

вроде как игра "один в один". Доходим мы до места, где как будто Стены вообще не нужно никакой: Он - весь сосна, а я - фруктовый сад. "Ведь яблони есть шишки не полезут!" - Я говорю, а он мне отвечает: "Сосед хорош, когда забор хорош". Весна меня толкает заронить В его сознанье зернышко сомненья. "Зачем забор? Быть может, от коров? Но здесь же нет коров! Не лучше ль прежде, Чем стену городить, уразуметь - Что горожу, кому и от кого? Какие причиняю неудобства? Ведь нечто же не любит стен в природе И рушит их..." Ему б сказать я мог, Что это эльфы... Нет, совсем не эльфы! Пусть поразмыслит... Он же две булыги В руках сжимает, словно бы оружье - Ни дать ни взять пещерный человек! И чудится, что он идет во тьме - Не то чтобы он шел в тени деревьев... Не сомневаясь в мудрости отцов И, стоя на своем, он повторяет: "Сосед хорош, когда забор хорош". Перевод С. Степанова

СМЕРТЬ РАБОТНИКА

Сидела Мэри, глядя на фитиль, Уоррена ждала... Шаги услышав, В переднюю на цыпочках прошла, Спеша во тьме, чтоб прямо там, в дверях, Предупредить его: "Вернулся Сайлас". И вытесняя мужа из дверей, Прикрыла их. "По доброму ты с ним". Из рук его она взяла покупки К положила прямо на крыльцо, А мужа усадила на ступеньки. "Что ж видел он от нас как не добро? Но брать его назад я не намерен. Предупреждал же в прошлый сенокос, Что как уйдет, назад не будет ходу. Какой в нем прок? Да кто его наймет? Ведь он старик и ни на что не годен. И как прикажешь спрашивать с него? Уходит вечно в самую страду! Он возомнил, что, заработав денег, Которых хватит разве на табак, Он никому и ничего не должен. Ну разве можно так? А повременно, Как ни крути, платить я не могу, Другие могут? Пусть они и платят! Едва ли Сайлас нынче стал другим - Не верится мне что-то. Вот увидишь, Начнет у нас - наличными поманят, И на сторону за гроши уйдет. Да в сенокос! Да в самую запарку! А тут зимой пожаловал... Хорош!" "Да тише ты! Ему же слышно все". "И пусть его! Ему не повредит!" "Его сморило. Спит сейчас у печки. От Роу я пришла. Гляжу, а он К дверям конюшни прикорнул и дремлет. Оборванный такой, ну прямо страх... Не смейся! Я сперва и не признала. И вообще, какой-то он другой. Да сам увидишь". "Где ж его носило?" "Он не сказал. Его пустила в дом, Согрела чай, табак ему достала, - Откуда он, пыталась расспросить, Да бестолку - об этом он ни слова". "Тогда о чем? Хоть что-то он сказал?" "Да так..." "Выкладывай! Небось пришел Опять копать дренажную канаву?" "Уоррен!" "Верно?! Я же просто так". "Ну да, сказал. А что ему сказать? Зазорно ли, что немощный старик Пытается с достоинством держаться? К тому же, если очень хочешь знать, Собрался он расчистить верхний выгон. Ты, верно, слышишь это не впервой? Да слышал бы ты, как он запинался, Как путал все! Понять я не могла, Что он бормочет - просто бред какой-то! Как будто разговаривал во сне. О Гарольде там что-то... Помнишь парня, Ты нанимал косить лет пять назад? Он выучился, сам теперь учитель. А Сайлас к нам просил его вернуть, Он с ним хотел на пару поработать, Вдвоем-то, мол, они тут о-го-го! Он, видно, перепутал все на свете. Мол, Гарольд парень, в общем, ничего, Да умный слишком. Помнишь?
– Весь июль Проспорили они, - вот было крику! С телеги Сайлас стог тогда метал, А Гарольд подавал ему на вилах". "Боялся я и близко подходить". "Те дни его преследуют, как сон. И представляешь, вот же допекло!
– Не нравились ему замашки парня. И столько лет спустя все спорит с ним И доводы все новые приводит. Все так знакомо. Знаю по себе, Как доводы приходят после спора. Ему латынью парень досадил! Спросил меня, как нравится мне Гарольд, Который круглый год зубрит латынь, Притом с охотой, - дурень да и только! Мол, тот ему не верил нипочем, Что сыщет он родник с прутом лещины, Мол, в наших школах учат ерунде! И все об этом... И еще о том, Что в этот раз он Гарольдом займется И выучит мальчишку ставить стог". "Что он умеет, то уж он умеет. Пристраивает каждую охапку, И сам же про себя ведет им счет, И теми же охапками потом Берет их при разметке. Сайлас мастер! Он, словно птичьи гнезда их снимает, И сено он не топчет никогда, А сам всегда становится повыше". "Он думает, что Гарольда научит - И будет в парне хоть какой-то толк. Не век ему над книгой пропадать! О ближнем он печется... Бедный Сайлас! Ведь прожитым не может он гордиться, И не на что надеяться ему - Сегодня, как вчера, - одно и то же". На западе ущербная луна Утаскивала небо за холмы, В подол небесный свет ловила Мэри И, словно к арфе, руку протянула К лучистым струнам, убранным росой От мокрой клумбы и до самой крыши, Беззвучную мелодию играя, Которой мужа к доброте звала... "Ведь он домой вернулся умирать. На этот раз он не уйдет, не бойся". "Домой? Ну-ну..." "Куда ж как не домой? Все дело в том, как это понимать. В конце концов, ну что нам этот Сайлас? Ну пес приблудный, - выбился из сил И к нам пришел, в лесу отстав от своры". "Дом там, где нас, когда бы ни пришли, Не могут не принять". "Скорее нечто, Что всем не по заслугам нам дано". Уоррен встал, прошелся два шага, Какой-то прутик поднял, воротился, Переломил его и бросил наземь. "Похоже, ты считаешь, Сайлас прав, Явившись к нам, а не к родному брату? Ведь по прямой туда тринадцать миль, А по проселку к нам никак не меньше, Что ж не туда? Ведь брат его богат, Большая шишка, банком заправляет". "О брате он молчит". "Но мы-то знаем". "Мне кажется, что брат бы и помог, И не дал бы пропасть ему, конечно, И принял бы, и, может быть, с охотой... И может быть, не так уж он и плох. Но Сайласа-то как тебе не жаль! Ведь если б он родством таким гордился И помощи у брата мог искать, Едва ли б он помалкивал о брате". "А что меж ними?" "Да известно что! Ведь Сайлас это Сайлас!
– Мы-то стерпим, - А родственникам это острый нож! Больнее не придумать оскорбленья, Чем думать, что и сам не хуже их. А он такой! И даром что бедняк, А к брату не пойдет он унижаться". "Не верится, что он кого задел". "Задел мне сердце! Он на стуле спит - И голова лежит на жесткой спинке... А на диван никак не уложить! Иди туда и помоги бедняге. Уже я приготовила постель. Ты диву дашься, как он измотался. Какой уж там работник из него..." "Ну, не работник! Поживем-увидим!" "Какое там! Иди и посмотри. Да только не забудь, что он пришел Копать тебе дренажную канаву. Он так решил. И не перечь ему! Сейчас-то он молчит, а после скажет. А я пока на тучке загадаю - Закроет ли луну..." Луну закрыло... Их было трое на одной прямой: Луна и тучка в серебре, и Мэри... Ей показалось, что прошло мгновенье, Вернулся муж, взял за руку и ждал... "Что там?" - спросила. "Умер", - он ответил. Перевод С. Степанова

ГОРА

Гора; и город - как подмятый ею. Я видел: здесь сужается обзор. На небе - слева, там, где черным боком Она врезалась в высь, - не стало звезд. Была, казалось, рядом: как стена, К которой меня ветром прижимало, - И все ж, меж ней и городом, куда Я шел, не столько путник, как скиталец, Поля были, река и вновь поля. Река об эту пору измельчала, Едва-едва шипела на камнях, Но было видно, какова в разливе: Пласты земли как снятые ножом, В траве песок и бревна бурелома. Я, реку перейдя, пошел вокруг Горы - и натолкнулся на процессию: Волы, телега с грузом, человек. Неспешный путь легко прервать вопросом. – Что это там за город? – Люненбург. Выходит, я ошибся: за мостом Тот город был, где я обосновался, А этот - под горой, в ее тени. – Деревня ваша далеко отсюда?
– – Деревни нет, лишь фермы здесь и там. Нас шестьдесят всего голосовало В последний раз. И то живем впритык - Все место занимает эта штука!
– Махнул стрекалом в сторону горы. От места, где мы встали, начинался Альпийский луг, лесок темнел за ним, Затем - вершины леса покрупнее И скалы, очертания которых Терялись меж ветвями. И обрыв Над лугом. – Это, вроде бы, тропинка. Отсюда можно выйти на вершину? Нет, не сегодня: я сейчас домой, Но как-нибудь в другой раз непременно.
– – Отсюда не советую. Здесь нет Надежного пути, но те, что были Там, наверху, шли, кажется, от Лэддов. До них пять миль, но вы найдете сразу: Там корчевали прошлою зимой. Я проводил бы, но не по дороге.
– – А сами вы там не были? – Я был На склонах. На охоте, на рыбалке. Там есть ручей и водится форель. Ручей бежит с вершины. Но не в этом Его загадка: он, уж вы поверьте, Холоден летом и горяч зимой. Зимой занятно на него взглянуть: Весь пышет паром, как воловья морда, А уж кусты стоят по берегам Под снегом толщиной не меньше дюйма. А чуть засветит солнце - красота!
– – С такой горы полсвета разглядишь. Конечно, если нет деревьев сверху - На самом пике...
– В пелене листвы Я наблюдал гранитные террасы На свете и в тени; приступки, где, Взбираясь, можно отдохнуть; ущелья На сотню футов - сядешь, глянешь вниз: Здесь папоротники, а дальше - бездна. – Не знаю про деревья. Но родник Там есть. В самом верху. Что твой фонтан Он хлещет.
– – Да, но если на вершине, То вы его не видели. – Не видел. Но нет сомненья в том, что он там есть. Не на вершине, может, где-то возле. Но если сходишь сверху, то вода Недалеко, а главное, что сверху Не замечаешь, долго ли ты шел, Тем более что вверх взбираться дольше. Я как-то восходителя просил Мне рассказать о том, что он увидит. – И что он? – Он сказал мне, что в Ирландии Гора есть с озерцом совсем вверху. – При чем тут озерцо? А что родник?
– – До родника он так и не добрался. Вот почему я вас отговорил Идти отсюда. Он пошел отсюда. Давным-давно сам собирался я Пойти взглянуть - да, знаете, в предгорьях Горы хватает нам и без того. И как пойти? В пастушеской одежде, С пастушескою крепкой хворостиной, Пригодной только пригонять коров? С ружьишком, вроде как бы на медведя? А в гору лезть лишь для того, чтоб лезть?.. – Лезть, чтобы лезть, - я не полез бы. Надо, Чтобы сначала захотелось влезть.
– – Ее никак не звать. Зовем - Горою.
– – А Гору можно обойти кругом?
– – Пойдя кругом, придете в Люненбург. На большее рассчитывать не стоит. Из города всегда идешь к Горе, А от Горы всегда приходишь в город. Немногие домишки здесь и там, Как валуны, свалившиеся сверху, Чуть ближе к ней - но это, вправду, все.
– – Холоден летом и горяч зимой?
– – Мне кажется, он просто одинаков. Зимой и летом. Но зимой теплей, А летом холоднее остального. Все дело, как на это посмотреть.
– – Давно вы здесь живете? – Да с тех пор, Когда

Гора была не больше...
– Дальше Я не расслышал. Он своих волов Тронул слегка стрекалом, и причмокнул, И путь продолжил, что был прерван мной. Перевод В. Топорова

ДОМАШНЕЕ КЛАДБИЩЕ

На лестнице увидел он ее, Она глядела вниз, его не видя, И смутный страх сквозил в ее глазах. Шагнула было вниз, переиграла, И снова этот взгляд. И начал он, К ней поднимаясь: "Что оттуда, сверху, Тебе открылось - я обязан знать!" Она в ответ отпрянула, поникла, И мраком страх сменился на лице. Он начал вновь: "Так что ж тебе открылось" - И поравнялся с нею. "Отвечай! Немедленно! Прошу тебя, родная". Но не дождался помощи. Жена Стояла вся напрягшись и молчала, Уверенная: ничего, слепец, Он не увидит. Он и впрямь не видел Сначала, а увидев, завздыхал. "Ну что", - спросила. "Только то, что вижу". "Не верю, что ты видишь что-нибудь". "Странней всего, что не увидел сразу И вообще отсюда не видал. Не замечал, поскольку примелькалось. Все кладбище семейное - в окне, Да и само - размером с нашу спальню. Три каменных надгробья и одно Из мрамора. Приземистые камни Блестят на солнце. Вряд ли ты глядишь На них, но я, конечно, понимаю: Могила сына"... "Нет, - в слезах, - не смей!" Из-под его скользнувшая руки, Лежащей на перилах, вниз метнулась И снизу вверх взглянула на него С таким презреньем, что, и сам забывшись, Воскликнул: "Что же, мне о нем нельзя?" "Тебе - нельзя! Где шляпа? К черту шляпу! Пойду пройдусь. Мне надо подышать. Об этом вообще нельзя мужчинам". "Но, Эми! Не сбегай хоть в этот раз. Послушай-ка, я приставать не стану.
– Зажал он подбородок в кулаках.
– Но кое-что спросить хочу, родная". "Ты не сумеешь". "Помоги суметь". В ответ она схватилась за задвижку. "Ты разозлишься, что я ни скажу. Я разучился говорить с тобою, Но подскажи, но намекни мне как. Согласен - а на что, - и сам не знаю. Я как мужчина с женщиной готов На крупные уступки. Хоть на сделку: Ни слова, если хочешь, ни о чем, Что было бы тебе невыносимо. Хотя не может быть подобных тайн У любящих. Нелюбящие могут Жить в полутьме, а любящие - нет". Задвижку отодвинула. "Не надо. Не уходи, не уноси беду Другим - хоть в этот раз. Я твой мужчина. Пусти меня в свою печаль. Пойми: И у меня терпенье на пределе. Меня убьет разлука. Дай мне шанс. Хотя ты все же чуть пережимаешь. Да, горе, да, огромная беда Смерть первенца, - но быть столь безутешной Весь век в счастливом браке по любви? Ты думаешь, он этого хотел бы?" "Твои издевки?" "Что ты, никаких! Скорее злость. Спущусь к тебе, пожалуй. О Боже, что за женщина! И я Не смею говорить о мертвом сыне". "Не смеешь, раз не знаешь даже как. Бесчувственность твоя... Его могилку Ты выкопал недрогнувшей рукой. Я за тобою из окна следила - Из этого окна! Как ты махал Лопатой, перебрасывая гравий Туда-сюда, туда-сюда, туда- Сюда... Кто это? Я его не знаю, Я думала, по лестнице снуя Прочь от окошка и к окошку снова, А ты копал, копал... Потом вошел, На кухне зазвучал твой хриплый голос, И я, сама не знаю, почему, Пошла туда и на тебя взглянула. А ты сидел с землей на башмаках, С землей со свежевскопанной могилы Ребенка твоего - и рассуждал О чепухе какой-то. И лопату К стене приставил. Именно! К стене!" "Я слушаю тебя - и душит смех. О Господи, я проклят, трижды проклят!" "Твои слова я помню наизусть. – Дождливый день и три туманных утра - И весь в труху березовый забор.
– Нашел о чем грустить в такую пору: Березовый забор!.. А почему Завешены все окна? Чей здесь гробик? Об этом ты как будто знать-не-знал. Откуда в людях равнодушье к смерти? Ближайшие друзья - и те скорей Изображают горе, не горюя, Чуть заболев, останешься один И встретишься со смертью одиноко, Потом они на кладбище придут, Но прежде чем засыпят прах землею, Вновь обратятся к собственным делам, Потянутся к живым, вернутся к жизни, А мир жесток. Я б не грустила так, Будь в силах изменить хотя бы малость, Но я не в силах. Нет, и нет, и нет!" "Что ж, высказалась - вот и полегчало. И некуда, и незачем идти. И дверь закрой. И дома можно плакать. Послушай, Эми! Кто-то там идет!" "Ты думаешь, я высказалась? Ты же... Да как же я... Хочу отсюда прочь!" "Но если ты"... А дверь-то нараспашку. "Куда ты собралась? Сперва ответь! Верну тебя силком. Верну, поверь мне!" Перевод В. Топорова

ПОСЛЕ СБОРА ЯБЛОК

Все с лесенки на небо вверх смотри - Я выбился из сил, Еще до верху бочку не набил, Еще там яблока два или три Сидят на ветке, как щегол иль зяблик, Но я уже устал от сбора яблок. Настоян этой ночью зимний сон, То запах яблок: им я усыплен. Я не могу забыть тот миг загадки, Увиденный сквозь льдистое стекло, - С воды его я утром взял из кадки, В нем все лучилось, искрилось, цвело. Оно растаяло и разломилось, Но все ж на миг Передо мною сон возник, И я постиг, Каким видением душа томилась. Все яблоки, огромны и круглы, Мерцали вкруг меня Румянцем розовым из мглы, И ныла голень и ступня От лестничных ступенек, перекладин. Вдруг лестницу я резко пошатнул И услыхал из погреба глубоко Подземный гул, Шум яблочного яркого потока. Да, был я слишком жаден, И оказался свыше сил Тот урожай, что сам же я просил. Пришлось, наверно, яблок тысяч десять, Как драгоценные, потрогать, взвесить, А те, Что осыпались щедро, С пятном, с уколами от жнива, Забродят в бочках в темноте, Как сусло сидра. И я томлюсь лениво Какою-то истомою дремотной. Один сурок, Коль не уснул, узнать бы мне помог, То спячка зимняя и сон животный, Иль человеческий то сон. Перевод М. Зенкевича

СТРАХ

Свет фонаря из глубины сарая В проеме двери выхватил двоих И разметал их тени по фасаду Усадьбы с темных окон чередой. Копыто резко стукнуло о доску, Двуколка, за которою они Стояли, шевельнулась. Он схватился За колесо, она сказала: "Стой! Я видела... Как белая лепешка, Оно белело там, в кустах у въезда, Когда двуколка сдвинулась, - лицо! Ты тоже видел?" "Я не видел. Это - Лицо?" "Лицо!" "Почудилось тебе!" "Джоэль, пойду взгляну. Как в дом войти, Когда такое чудится за дверью? Закроем дверь и ставни - ну и что? Мне каждый раз, когда нас долго нету, Тревожно возвращаться в темноту. Все кажется, что скрип ключа спугнул Кого-то, затаившегося в доме, И он шмыгнул через другую дверь. А если я права и кто-нибудь... Пусти меня!" "Какой-нибудь прохожий". "Какие здесь прохожие, Джоэль! Забыл, где мы живем. И непонятно, Отсюда он идет или сюда. Один, пешком, во тьме, глубокой ночью, А главное, зачем он там, в кустах?" "Еще не ночь, хотя уже стемнело. Но ты сказала, думаю, не все. А он похож..." "Похож иль не похож, А только, не узнав, не успокоюсь. Дай мне фонарь..." "Зачем тебе фонарь?" Толкнув его плечом, фонарь схватила. "Тебе идти не надо. Я сама. Раз так у нас пошло, то я в ответе, Мне и решать... Да он бы не посмел... Молчи! Он оступился. Слушай, слушай! Он к нам идет. Пожалуйста, уйди. Теперь шаги пропали... Уходи же!" "Да быть не может, чтобы это он..." "Нет, это он! Или кого-то нанял, И надо окончательно решить, Пока ему от нас не отвертеться. Промедлим - а потом ищи-свищи, И затаится, и начнет шпионить, Пока с ума от страха не сойду. А я сойду. Пусти меня, Джоэль!" "Он о тебе давно забыл и думать". "Ну да, забыл! Ох, как он не забыл... Хотя, конечно, с самого начала... Но все равно, Джоэль, я ни за что... Я обещаю! Главное, спокойней..." "Пойти-то лучше не тебе, а мне. Вот только с фонарем неладно вышло: Мы на виду, он в полной темноте. А если ему надо убедиться, То что же - убедился и уйдет". Он отпустил ее, она шагнула, И он, за нею вслед, шагнул в траву. "Чего тебе?" - окликнула потемки. Она глядела по-над фонарем, Его руками прижимая к юбке. "Ты убедилась - никого". "Он здесь!
– Чего тебе?" - Но дрожи не сдержала, Когда из тьмы послышался ответ. "Да ничего", - издалека, негромко. Она схватила за руку Джоэля. Фонарь чадил, кружилась голова. "Что ты затеял здесь глубокой ночью?" "Да ничего"; молчанье; что тут скажешь. И голос вновь: "Ты, кажется, дрожишь. Я видел: ты в сердцах хлестнула лошадь. Я подойду и встану на свету, А ты посмотришь". "Да.
– Джоэль, уйди!" Шаги все ближе, а она стояла, Но тело в темноту рвалось само. "Ну, погляди". Глядела и глядела... "Ты приглядись - со мною здесь малыш. Разбойник бы не взял дитя с собою". "Малыш? В такое время? Но зачем?" "А что?.. Прогулка в неурочный час - Такая, чтоб запомнилась надолго. Верно, сынок?" "Как будто больше негде погулять. А здесь гулять..." "Дорога как дорога. Да мы неподалеку и живем". "Но если так, Джоэль, ты не подумай - И ты не думай тоже...
– Понимаешь, Нам надо жить с оглядкой. Осторожно.
– Здесь богом позабытые места.
– А ты, Джоэль..." Но в темноту глядела. Враскачку все длинней светил фонарь, Земли коснулся, дрогнул и погаснул. Перевод В. Топорова

ДРОВА

В ненастный день, бродя по мерзлой топи, Я вдруг подумал: "Не пора ль домой? Нет, я пройдусь еще, а там посмотрим". Был крепок наст, и только кое-где Нога проваливалась. А в глазах Рябило от деревьев тонких, стройных И столь похожих, что по ним никак Не назовешь и не приметишь место, Чтобы сказать: ну, я наверняка Стою вот здесь, но уж никак не там. Я просто знал, что был вдали от дома. Передо мною вспархивала птичка, Опасливо все время оставляя Меж нами дерево, а то и два. Она мне голоса не подавала, Но было ясно: глупой показалось, Что будто бы я гнался за пером - Тем, белым, из ее хвоста. Она Все принимала на свой счет, хотя Порхни в сторонку - и конец обману. И там были дрова, из-за которых Я позабыл ее, позволив страхам Угнать ее подальше от меня, И даже не сказал ей до свиданья. И вот она мелькнула за дровами - И нет ее. Лежал рядами клен, Нарубленный, расколотый и ровный - Четыре на четыре и на восемь. И больше ни поленницы вокруг. И не вились следы саней по снегу. Рубили здесь не в нынешнем году. Да и не в прошлом и не в позапрошлом. Пожухла древесина, и кора Растрескалась, скрутилась и отстала. Осела кладка. Цепкий ломонос Уже схватил поленья, как вязанку. И слева их держало деревцо. А справа кол и ветхая подпорка, Готовые упасть. И я подумал, Что только тот, кто вечно видит в жизни Все новые и новые задачи, Мог так забыть свой труд, труд топора, И бросить здесь, от очага вдали, Дрова, чуть согревающие топь Бездымным догоранием распада. Перевод А. Сергеева

ИЗ СБОРНИКА "МЕЖДУ ГОРАМИ"

НЕИЗБРАННАЯ ДОРОГА

Опушка - и развилка двух дорог. Я выбирал с великой неохотой, Но выбрать сразу две никак не мог И просеку, которой пренебрег, Глазами пробежал до поворота. Вторая - та, которую избрал, - Нетоптаной травою привлекала: Примять ее - цель выше всех похвал, Хоть тех, кто здесь когда-то путь пытал, Она сама изрядно потоптала. И обе выстилали шаг листвой - И выбор, всю печаль его, смягчали. Неизбранная, час пробьет и твой! Но, помня, как извилист путь любой, Я на развилку, знал, вернусь едва ли. И если станет жить невмоготу, Я вспомню давний выбор поневоле: Развилка двух дорог - я выбрал ту, Где путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли. Перевод В. Топорова