Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Держи, страдающий узник, — сказал Левка Рожков, протягивая полный котелок каши. — Получай провиант и физкультпривет от всей нашей молодежной бригады.
— Унтер, дорогой! Лезь скорей! — обрадовался Игорь. — Только потише, часовой услышит.
— Не беда. — Левка протиснулся в палатку. — На постах из нашей роты ребята. Я предупредил — если кто появится, то часовой кашлять начнет.
Пока Игорь уплетал кашу, вычерпывая ее деревянной ложкой, Левка с интересом разглядывал его. Спросил:
— Ну, как?
— Ничего.
— Ну, а ощущение, ощущение какое?
— Обышное, —
— Все-таки интересно, — сказал Левка. — Я вот никогда арестованным не был.
— Будешь еще, — успокоил его Игорь.
— Ну, нам сегодня по твоей милости полчаса мораль читали, рассказывали про бдительное несение караульной службы. Теперь мы все досконально знаем и сюда не попадем. Разве только отдохнуть захочется.
— Отдыхать тут вполне можно, — сказал Булгаков. — Гауптвахта — это ерунда. Вот если по комсомольской линии разбирать начнут, тогда хуже. Я, Лева, виновным себя не чувствую. Черт их знает, эти порядки, когда что можно делать, а когда нельзя. Пока там на замке пломба висела, я возле двери навытяжку стоял. Пернуть боялся, чтобы эту самую пломбу ветром не сдуло. А потом дверь настежь, народ туда-сюда ходит. И не все ли равно, буду я без дела возле этих хомутов околачиваться или книжку читать?
— Вот так и объясни секретарю.
— Объясню, конечно. — Игорь поставил пустой котелок, облизал ложку. — Ребятам скажи: за кашу спасибо.
— Передам поклон до земли. Тут вот еще подарочек, — подмигнул Рожков, вытаскивая из кармана коробку. — Шахматы тебе прислали. Решай тут задачки от скуки, а пока давай сгоняем пару партий до вечерней поверки…
Рожков ушел, когда раздался звук горна. Обещал навестить на следующий день или прислать кого-либо из ребят.
Наутро в лагере началось что-то непонятное. Роты не вышли на занятия. Всех командиров вызвали в штаб. Курсанты разгуливали по линейкам, спали в тени. Строили всевозможные предположения.
Часов в десять в палатку Игоря по-пластунски вполз раскрасневшийся, возбужденный Левка. Сказал весело:
— Давай шахматы, арестант. Чичас тебя на волю придут пущать.
— Что случилось?
— Долгожданная амнистия. Мученикам даруют свободу.
— Не скоморошничай, объясни толком.
— Кончилась наша учеба.
— Как это кончилась?
— Сейчас сам узнаешь.
Рожков схватил шахматы и исчез.
Скоро за Игорем прибежал старшина и приказал прямо с гауптвахты отправляться на построение. Курсантские роты выводились на плац. В палатках не осталось дневальных. Даже караул был снят и заменен красноармейцами хозяйственного взвода.
Начальник курсов объявил перед строем, что выпуск производится досрочно. Видимо, и для самого начальника это было неожиданностью. Он, любитель длинных речей, на этот раз не успел подготовиться и сказал всего несколько слов. После этого был зачитан приказ о присвоении званий младших политруков. Перед строем роты появился старшина с каской в руке. Каска была наполнена красными кубиками, каждый брал их оттуда. Строй сломался: кубики прикрепляли на петлицы друг другу.
— К делу ближе, — сказал Игорь. — Чего нас держать тут? Политграмоту знаем, стрелять
— Страшно, — поежился Левка. — Да не на фронт страшно, — махнул он рукой, заметив удивление Игоря. — На фронт я со всей охотой. Страшно, понимаешь ли, к новым людям. Я в школе с комсомольцами работал, в институте. Ну, молодежь, наш возраст. А тут попадется дядя, который в отцы годится. С какой стороны к нему подойти?
— Я тоже этого опасаюсь, — согласился Игорь. — Вообще я выступать не мастак, язык сохнет, когда надо речуху махать. Я, брат, на другое надеюсь. По приказу двести семьдесят — личным примером.
Большинство политруков получило назначение в Орловский военный округ. Люди огорчились — значит опять в тыл. Многие тут же писали рапорты с просьбой отправить на передовую или в части Резервного фронта. Но начальник курсов рассматривать рапорты отказался.
В час дня политруки на грузовиках выехали из лагеря. Москвичи надеялись, что их повезут через город. Если не забегут домой, то, может, хоть удастся позвонить по телефону с вокзала. Но машины ехали сначала на запад, потом, выбравшись с проселка на асфальтированное шоссе, повернули на юг.
— Все, ребята, свидание откладывается, — сказал Рожков. — Теперь до места без пересадки. Помашите пилотками родному городу, пошлите воздушные поцелуи своим девушкам. И давайте затянем что-нибудь сугубо служебное для успокоения нервов.
О воин, службою живущий, Читай устав на сон грядущий, —запел тонким, пронзительным голосом сосед Игоря. Ребята гаркнули привычно и дружно на мотив лермонтовского «Бородина»:
И поутру, от сна восстав, Читай усиленно устав.— Самое главное — подчинять обстоятельства себе и не попадать в их подчинение, — глубокомысленно произнес Левка Рожков.
Спели пару песен и умолкли. Передние грузовики подняли тучи пыли. Было уже не до пения: едва успевали отплевываться.
Игорь пролез вперед и стал возле кабины шофера, чтобы удобней было смотреть вокруг. Приближалась Тула, родные края.
В полях уже завершалась жатва, на гумнах высились желтые груды соломы. Бабы, закрыв лица платками, возили в телегах снопы. Попадались навстречу машины со свежим зерном. Иногда порывистый сухой ветер сбивал повисшую над дорогой пыль, приносил с гумен запах нагретой солнцем соломы, неповторимый запах созревших хлебов.
Возле штаба округа Игорь наткнулся на черного, горбоносого лейтенанта. «Магомаев!» Не сразу узнал его в форме. Красавец учитель будто помолодел. Всплеснул руками, закричал радостно:
— Булгаков?! Каким ветром? К нам? Вот это новость!
Потащил его в какую-то комнату, позвонил полковнику Ермакову. Степан Степанович сам приехал в штаб, на глазах у всех расцеловал Игоря.
— Сын, что ли? — спрашивали командиры.
— Сын не сын, а человек мне дорогой, — отвечал Степан Степанович, расчувствовавшийся так, что глаза повлажнели.